Письмо живым людям

— Почту за счастье, — сказал Ринальдо.

Чари мягко и точно, как рысь, вспрыгнула к двери, минуя ступени. Ее плечо пронеслось мимо лица Ринальдо — круглое и светлое, блестящее не успевшими высохнуть каплями близкого озера. Ринальдо улыбнулся половиной лица и на миг прикрыл глаза. Плечо от матери.

— Надо же… — пробормотала Чари удовлетворенно. — Вот так идешь, идешь — и вдруг человека встретишь… Ма-ам! — звонко крикнула она и ударом ноги распахнула дощатую дверь. Изнутри густо и сладко пахнуло дачей. — Ма-ам! Тут к тебе ужинать пришли!

Ринальдо осторожно двинулся вслед за девушкой. Она раскачивала бедрами, стараясь казаться взрослее, и полотенце ее, как хвост, моталось вправо-влево. Ринальдо поймал себя на совершенно инфантильном желании дернуть за этот хвост.

— Не споткнитесь, тут доска из пола оттопырилась, — предупредила Чари, и Ринальдо споткнулся. Чари поддержала его ловко и небрежно. — Ну я же предупредила! — укоризненно сказала она.

— До старика долго доходит, — невнятно от смущения попытался оправдаться Ринальдо. Чари воззрилась на него — в сумраке коридора казалось, что глаза у нее светятся собственным светом.

— А вы что, разве старик? — удивленно сказала она.

Рука ее была прохладной; тонкой, но крепкой. Отцовская рука.

Чари открыла еще какую-то дверь — на этот раз на себя, изящно и нарочито манерно потянув за ручку мизинцем и безымянным, — и стало светло.

— Я уж проголодалась, пока ты… — сказала Айрис, поднимая голову к открывшейся двери. И подняла. И перестала говорить, и провела ладонью по задрожавшим губам.

— Здравствуй, — сказал Ринальдо и, подойдя, поспешно подал ей руку — он очень боялся, что она захочет чмокнуть его в щеку. Прежде Айрис со всеми здоровалась и прощалась так. Впрочем, Ринальдо сразу понял, что опасался зря. Айрис секунду помедлила, потом ответила на рукопожатие и произнесла:

— Здравствуй, Ринальдо… — глотнула. Как Чанаргван. Надо же, подумал Ринальдо, как Чанаргван над шифрограммой. Сроднились. — Ты давно здесь не был. Садись.

— Давно. Все, знаешь, недосуг…

— Вас можно поздравить? — спросила она. — Чари, детка, закажи нам что-нибудь на свой вкус.

Она сильно изменилась, подумал Ринальдо, садясь. Раньше она ни за что не показала бы волнения.

Да раньше она и волноваться бы не стала.

— С чем поздравить? — спросил Ринальдо, жадно рассматривая ее лицо. Она настолько изменилась, что смутилась, отвела взгляд и поправила воротник, а затем подняла его, чтобы не видны были молочно-белые, слегка украшенные веснушками плечи. Чари стояла у двери и смотрела не дыша.

— Ну, как же, — сказала Айрис. — Дело запущено наконец. Третий корабль пошел.

— А, — сказал Ринальдо, — ты об этом… — На стене висело стереофото Чанаргвана времени школы: ослепительная улыбка, блестящий летный комбинезон в обтяжку, в руках — необъятная охапка полевых цветов, он держал ее, как держат младенца; позади — небо с веселыми облачками. — Да, мы не зря потрудились, — подтвердил он, издеваясь. — Жизнь прожита не напрасно. Теперь можем позволить себе ежедневные старты, а в будущем — до трех, а то и четырех в сутки. Колонизация началась замечательно.

— Я поздравляю искренне, — сказала Айрис. — Чан тебе здорово мешает?

— Нет, что ты. Мы отлично сработались.

— Чари, я просила ужин.

— А… а что вы любите? — нерешительно спросила Чари из-за спины Ринальдо. Ринальдо повернулся к ней:

— Я всеядный.

— А больше-больше всего?

— Да как сказать… — Ринальдо покосился на Айрис.

На Чари прямо-таки написано было: хоть режьте, а я принесу самое ваше любимое. Но не в коня корм. Ринальдо давно забыл, что именно он любит. Любить было некогда, он или думал, не замечая поспешно заглатываемой пиши, или что-то кому-то доказывал и во время обедов, и во время ужинов, и во время завтраков тоже. И всегда похваливал: ого, как вкусно сегодня готовят.

— В такую жару наш гость даже вечером запросил бы окрошку. Ну, еще ломоть буженины и бокал грейпфрутового сока. Вот такая мешанина. У него странные вкусы, детка.

— Ты так считаешь? — искренне удивился Ринальдо. — Я думал, у меня вовсе нет вкусов.

— Тебе только кажется. На самом деле ты очень привередлив. — Ее губы уже перестали дрожать.

Вот эти губы…

— Я поняла, — сказала Чари робко.

Айрис принялась изучать платье у себя на коленях. Потом принялась тщательно разглаживать его ладонью. Чари тихо вышла.

— Ты зачем приехал? — спросила Айрис, не поднимая глаз.

— Просто так, — ответил Ринальдо асимметрично улыбнувшись. — Давно хотел — а теперь появилось свободное время.

Это была неправда. Он приехал не просто так. Третий корабль погиб сегодня, несмотря на ночную проверку, взорвался на старте в четыре часа дня, как и первые два, и на нем были убиты еще сто тысяч тщательно отобранных замечательных людей. Будто и впрямь куражился и хохотал над бессилием слегка разумных муравьев божок-садист. Ринальдо приехал оттого, что опустились руки. Приехал вспомнить. Воскресить. Вновь полюбить и вновь возненавидеть. Он давно уже не любил и не ненавидел — только спасал; и теперь спасать, не любя, не хватало сил.