Пистоль Довбуша

И все-таки Дмитрик заметил восхищение мальчиков и выпрямился: пусть смотрят, кто с ним играет! Сам сын пана превелебного! И на санках разрешает ему кататься. А Мишке и Юрку, наверно, завидно. Дмитрик, вспомнив, как он летом старался с ними помириться, теперь криво улыбнулся. Нужны они ему очень! Куда лучше водиться с Иштваном! Правда, он почти все время заставляет катать его да и вообще верховодит им… Но ведь на то он и богач! И Дмитрик очень гордится дружбой с ним.

Неожиданно ему захотелось затеять драку с мальчишками. Должен он наконец доказать им и свою силу! «Иштван толстый, сильный, сразу повалит Юрка», — быстро составил план действий Дмитрик. А с Мишкой, бесспорно, он и сам справится. Пусть видят: за него тоже есть кому постоять!

И, впрягшись в санки, в которых, развалившись, сидел Иштван, закричал, как жеребенок:

— Ига-га-го! Дадим им, Иштван! — и ринулся на противников. — Эй вы, дураки, с дороги!

Он толкнул Мишку. Тот поскользнулся, упал. Но не успел Дмитрик насладиться своей победой, как Юрко с размаху оглушил его оплеухой. Дмитрик кувырком полетел в снег. Тут же на него навалился и Мишка.

— Это мы-то дураки, айно? — спрашивал он сквозь зубы и продолжал колотить обидчика.

— Иштван, Иштва-ан, помоги! — взмолился Дмитрик.

Но Иштвана и след простыл.

— Иди догоняй своего поповича, панская подлиза!

Юрко, смеясь, толкнул Дмитрика ниже спины. Тот вновь повалился в снег.

Мальчишки, обнявшись, опять пошли кататься, весело насвистывая.

Дмитрик так и сидел на снегу. Хотелось плакать. Но не потому, что ему здорово попало от Юрка и Мишки, а оттого, что Иштван бросил его одного, не поддержал.

И опять Дмитрик остро почувствовал свое одиночество и зависть к мальчишкам. Они не дадут друг друга в обиду. Они всегда вместе… А попробуй тронь эту глазастую Маричку! Они тут же все накинутся. Вот это дружба! А за Дмитрика никто никогда не заступался, его только били… И мама не понимает, как ему от этого обидно и грустно. Она даже выслушать до конца его не хочет, если он начинает ей рассказывать о своих горестях. Вот отец, тот бы его понял! Только домой он приходит с лесосеки лишь по воскресеньям. Лежит целый день на кровати одетый и кашляет, кашляет… Ему, конечно, не до разговоров. Да еще о ком, о мальчишках!

Дмитрик встал, отряхнулся, огляделся. Вдали маячила толстая фигура Иштвана. Тот лениво тянул домой санки. Дмитрик отвернулся: не хотелось даже смотреть ему вслед. И чувство гордости за дружбу с поповичем, еще несколько минут назад переполнявшее его, вдруг растаяло, как снежинка на ресницах. Исчезло. Осталась жгучая тоска. Тоска по детским шаловливым играм, по настоящей мальчишеской дружбе.

Юрко и Мишка после катанья решили навестить Петрика. Его, больного, привез вчера со Скалистого отец.

Увидев своего друга, мальчики остановились возле кровати пораженные. Петрик ли это? Под рядном лежал мальчик с бритой головой, с большими ушами и такой бледный, что его маленькое худое личико казалось прозрачным.

— Чего ты такой… такой худой? — Взгляд у Юрка устремлен в землю, голос глухой.

— Ой, худой, худой! — запричитала бабушка, поправляя Петрику подушку. — Нужна ему была эта наука! Отвезли дытыну, чтоб там помыкали им. Ведь попом все равно не будет. И без нас есть кому службу править. Вот, одни кости остались. Голубинятко ты мое, внучек ты мой риднесенький!

Она гладила его бритую голову, укрывала своим платком.

Петрику было явно не по себе от бабушкиных ласк. Он застенчиво улыбался мальчикам.

— Поправляйся быстрей, Петрику, — сказал Мишка, когда бабушка отошла от внука. — Скоро весна. И мы опять будем за селом играться, айно?

Петрик на миг зарделся, будто там, внутри у него, что-то вспыхнуло. О, если бы мальчики знали, какими счастливыми и далекими казались ему те игры за селом! А как он скучал по своим друзьям! Как мечтал с ними встретиться! Но сейчас рассказать им об этом он не мог: сил не было.

— Не поеду я туда больше. И хозяин бил, и пан учитель тоже… — только и смог произнести Петрик.

— Вот придет к нам скоро Красная Армия, — зашептал Юрко, — тогда и пойдем в школу. Тогда нас бить не будут, Петрику!

«Вот придут партизаны…»

Перестала жужжать прялка у Гафии в хате. Она сиротливо стояла в углу, покрытая седой пылью. Кучкой лежали на печке узлы с шерстью. Гафия не могла их допрясть: руки казались ей неимоверно тяжелыми, непослушными.

Мишка, возвращаясь от пана, торопливо топил печку, варил токан, кипятил воду и бросал туда сушеные дички — груши, яблоки. Гафия утоляла жажду кислым наваром, но от этого ей не становилось лучше.

Дедо Микула продал дорогие ему вещи сына: сапоги, вышитую рубашку, шляпу. И на вырученные деньги привез к Гафии врача.

Доктор, осмотрев вдову, тяжело вздохнул:

— Да-а-а… Ревматический порок сердца с нарушением кровообращения…

И, встретив недоуменный взгляд старика, объяснил:

— Болезнь тяжелая, запущенная. В больницу надо лечь…

Старый Микула горестно опустил голову. Где же взять денег? Кто захочет даром лечить бедную крестьянку? Да еще теперь, когда хортисты все больницы в госпитали превратили.