Пистоль Довбуша

Дмитрик шел на работу повеселевший. Все вокруг казалось ему каким-то обновленным, необычным. Может быть, потому, что он увидел в отце друга, с которым можно говорить обо всем на свете, даже о мальчишках, который может быть и суровым и добрым. Который умеет прощать… С ним хорошо. С ним не страшны никакие невзгоды!

И вот сегодня его хотят разлучить с отцом. Возможно, это лишь страшный сон? Сейчас Дмитрик проснется и опять будет сидеть на лавке рядом с отцом, и тот будет гладить его непокорные рыжие вихры своей широкой ладонью…

— Стано-о-овись! — вдруг крикнул офицер.

Дмитрик вздрогнул, очнулся от своих мыслей и с ужасом понял: сейчас нянько уйдет. А вдруг и его тоже казнят жандармы, как тех трех дубчан? Вдруг и его повесят где-нибудь за колючей проволокой и Дмитрик никогда уже не увидит своего отца?!

— Я не отдам вас, нянё, не пущу! — закричал он в отчаянии, судорожно схватив нянька за руку.

— А где же мама? — встревожился отец, тоже еле сдерживая слезы. — Куда она девалась? — Ему так много нужно сказать жене, а ее все нет. — Беги, сынку, найди ее. Скажи, сейчас нас угонят.

Тяжело Дмитрику оторваться от нянька. Но не послушать его в последний раз тоже нельзя.

И он побежал. Кептарь у него расстегнулся, шапка свалилась с головы, но он ничего не замечал.

— Быстрее, быстрее! — шептали губы.

Кто-то ему сказал, что мама пошла к пану превелебному.

Поланя действительно уже долго стояла во дворе попа и ждала его. Она не знала: пан превелебный приказал никого к нему не пускать. Наконец он вышел во двор, чтоб проводить жандармского офицера. Когда тот скрылся за воротами, Поланя кинулась к пану превелебному, упала перед ним на колени, схватила его за руку и с надеждой прильнула к ней тонкими пересохшими губами.

— Помогите, пан превелебный! Спасите моего газду! Он же хворый, пропадет на работе.

— Встаньте, дочь моя. — Пан превелебный помог ей подняться. — Поймите, что я только в церкви хозяин, слуга господний. Разве я могу идти супротив жандаров, наперекор закону? За такое бог наказывал и будет наказывать!

— Попросите пана офицера… Он вас послушает! — Поланя точно не слыхала, что говорил поп, и, рыдая, продолжала: — Помогите. Он умрет там, умрет!

— На то, значит, воля господня, раба божья Поланя. Грех идти супротив посланного нам паном богом испытания!

Поланя встала, покорная, ссутулившаяся, и, как побитая, направилась к воротам.

Хлопнув калиткой, навстречу ей вбежал во двор Дмитрик:

— Мамо, нянько уходят!

Поланя оглянулась на пана превелебного. Что-то похожее на негодование и протест на миг вспыхнуло в ее глазах.

— Он же кашляет, кровью кашляет! — с болью вскрикнула она.

— Бог его наказал, дочь моя, за то, что он о красных много думает. Душу свою он давно продал антихристу!

Поланя опять поникла, продолжая угасшим голосом:

— Сколько говорила ему: «Не ходи к Анталу, не ходи к безбожнику…» А он!..

Дмитрик оцепенел: «Зачем это она ему говорит? Это же он… Он и выдал жандарам нянька!» — Острым ножом вонзилась в мозг страшная догадка.

— Не продавал мой нянько душу! — закричал он вдруг неистово. — Мой нянько лучше всех! Это вы продали свою душу жандарам!

Поланя побледнела, испуганно взмахнула руками:

— Матерь божия! Что ж ты говоришь, Дмитрику, опомнись!

Но Дмитрик уже за воротами. Ему дорога каждая минута…

Проваливаясь в глубокий снег, пошел рядом с отцом:

— Мама… мама ходила к пану превелебному просить за вас… — сказал прерывисто дыша. — Я видел… из ворот жандарский офицер вышел…

— Бить таких, сынку, надо, а не просить!

Дмитрик опять крепко схватился за руку отца:

— И я с вами, нянько, с вами…

— Беги, Дмитрику, домой. А то и вправду еще и тебя угонят… И помогай маме. Четверо вас у нее. И помни всегда, о чем мы с тобой говорили…

Конвойный заметил мальчика, подъехал на коне, взмахнул плеткой:

— А ну-ка, марш отсюда!

Когда мимо прошел последний человек, Дмитрик лишь тогда осознал всю горечь разлуки с отцом.

— Нянько-о!!!

Этот крик точно пронзил колонну. Она вздрогнула, пошатнулась. Люди оглянулись. Каждый смахнул скупую горячую слезу.

Долго Дмитрик стоял на одном месте, не ощущая холода.

Поземка старательно и поспешно замела следы ушедших.

Тайна «черных жучков» раскрыта

Зима подходила к концу. Но неожиданно февраль на прощание засыпал мокрым пушистым снегом и горы, и долины, и все тропинки в селе. Казалось, зима лишь вступает в свои права.

И все-таки весне удалось прислать о себе весточку. Под окнами шуршала неутомимая капель и пробивала в пушистом снегу, точно острым клювом, круглые глубокие дырочки.

Через горы, как перелетные птицы, плыли облака, обнажая синеву неба.

Воробьи чирикали как-то особенно, по-весеннему. Краснолобые красавцы щеглы стайками обедали на кустах репейника. Они искали там, среди колючек, продолговатые семечки, то и дело затевая ссору. То пели хором свое «фрлиу-рлиу», да так, что звон стоял в ушах.

Мишка остановился, высыпал на снег горсть кукурузной крупы — поделился своим заработком с птицами. Они провожали его до самого порога.

Зайдя в хату, Мишка разделся, молча высыпал в короб крупу.