Пистоль Довбуша

— Вот ты как… — вытянув шею и прищурив глаза, протянул Юрко.

И вдруг заложил два пальца в рот — пронзительно свистнул. Пастушки, как по команде, образовали вокруг Дмитрика кольцо.

— Так вот знай, — продолжал Юрко, — если только опять наябедничаешь, подлиза панская, мы тебя спустим во-о-н с той скалы и скажем, что сам упал. Так, хлопцы?

Мальчишки громко рассмеялись. Дмитрик побледнел.

— Отпустите меня. Чего вы прицепились? — заплакал он. — Не скажу я пану ничего. Пусть меня ведьма заберет, если донесу…

— Ну, а теперь катись! — приказал Юрко и для внушительности стукнул Дмитрика по затылку.

Тот кубарем покатился по пыли. Но тут же поднялся и побежал, не чувствуя под собой земли. Вслед ему неслись крики. Кто гикал, кто свистел, кто щелкал кнутом так, что пыль вихрилась на дороге.

— Давно бы с ним так, — упрекнула Маричка. — А то ябедничает, доносит, и хоть бы что ему.

— Только Мишке все равно от пана попадет… — с сожалением сказал Петрик.

Стало тихо. Было слышно, как шепчутся листья на деревьях да как заботливо купает Латорица камни.

Опустив голову и плечи, Мишка погнал коров в село. Друзья провожали его тревожными взглядами. Лицо Марички выражало растерянность и печаль.

— А что, если ты, Юрко, и ты, Петрик, пана… — вдруг горячо заговорила она и тут же перешла на шепот.

Мальчики внимательно прислушивались.

«Я не заплачу!»

Мишка шел медленно. Ему казалось, что звонки на шеях коров перекликаются сегодня особенно грустно: дзинь-дилинь, дзинь-дилинь. Да и село, чудится ему, встречает его настороженно и неприветливо.

Вот бы идти и идти. Если бы дорога проходила мимо Ягнуса! Но что поделаешь? Вон уже показался панский двор. Его словно кто-то придвигает к Мишке все ближе и ближе. Он открыл ворота, они резко заскрипели. Пастушок вздрогнул. Он входил во двор Ягнуса, точно по углям. Все было таким чужим, неприветливым. Высокие, островерхие скирды-оборочи будто ощетинились, наступали на Мишку.

Только старый рыжий Мурлай рванулся ему навстречу, завиляв хвостом. Мишка всегда бросал ему кусочки токана, даже когда сам был голоден.

Пастушок пошел к сараю. Вдруг он увидел Ягнуса и будто прирос к земле. Хозяин выводил из конюшни коня, видно, собрался куда-то ехать.

Пан сразу заметил: Файна не вернулась.

— А где же Файна? — резанул Мишку по сердцу знакомый бас.

— Немцы взяли, — ответил пастушок помертвевшими губами.

Ягнус приближался к нему медленно, пружинистым шагом:

— А ты где был? Куда смотрел? — Усы, как два остро отточенных клинка, зашевелились.

Мишка увидел: на высоких залысинах пана вздулись жилы. Взметнулась вверх рука с кнутом… И… посыпались удары на голову, на худую спину с острыми лопатками. Пастушок присел от жгучей боли. «Ну вот и все, — подумал он. — А я не заплачу! Назло ему! Бей, проклятущий! Скоро найду волшебный пистоль. Тебе не так попадет!» Закусив губы, чтоб не вскрикнуть, он посмотрел на пана смело и с ненавистью. Это еще больше распалило Ягнуса.

— Щенок! Жебрак[15]! Нет, чтоб упасть в ноги хозяину, просить прощения. Чер-р-вяк! Такую корову недоглядел. Вечным батраком тебя сделаю! Век будешь батрачить!

Вот удар пришелся по лицу. Из носа потекла кровь.

— Йой, божечки! Он убьет Мишку! — вскрикнула Маричка, заглядывая в щелку ворот. Она дрожала, как одуванчик на ветру. — Таракан усатый! Чтоб тебе святая Мария руки отняла! — заплакала она навзрыд и с отчаянием посмотрела в огород пана: там спрятались Юрко и Петрик. Они должны были бить из рогатки прямо в Ягнуса. Почему они медлят? Неужели им не удалось туда пробраться? Или не успели?..

Анця кружилась вокруг разъяренного хозяина, как наседка вокруг коршуна.

— Что вы делаете?! Убьете хлопчика! Разве же он виноват, что немцы взяли? А у людей разве ж не берут?!

Но пан будто не видел и не слышал ее. Наконец девушка не выдержала, подставила под удары свою спину, схватила Мишку за руку и, поддерживая его, выбежала со двора. Рядом, всхлипывая, шла и Маричка. Юрко и Петрик, перемахнув через забор, следовали позади.

— Ты виноват, что Мишке так попало! Ты! — накинулся Петрик с упреками на своего друга. — Почему мне не хотел отдать рогатку? Да я бы его с одного раза уложил. Вот треснуть мне! Так нет же: «Я стрелок. Я его сейчас в голову!» Очень ты его напугал!.. А теперь… Как теперь мы Мишке в глаза будем глядеть?

— Да замолчи же ты! И так тошно. Сам же ты не раз видел, как я на лету воробьев сбивал… — вздохнул Юрко. — А тут… руки задрожали, никак попасть не мог…

Мишка еле сдерживал стоны. Спина казалась обожженной, рубаха прилипла к телу.

— Ничего, легинеку, до свадьбы все заживет, — ободрила Анця и протянула ему платочек. — На, вытри лицо, а то мама увидит, испугается.

— Вы уж не ходите. Я сам…

Анця смотрела на него жалостливым взглядом; вот так и ее детство прошло в нужде да побоях. Неожиданно Мишка повернулся к ней, глаза его сверкнули.

— Ему еще не так попадет от партизанов!

— Правда, легинеку! — Анця произнесла эти слова таким тоном, будто вынесла пану приговор.

Маричка, Юрко и Петрик остановились возле хаты в нерешительности. Зайти и им туда или лучше пусть Мишка сам все расскажет?