Я подошел к кухонному блоку, нашел стеклянный стакан и налил воды из-под крана.
— Вы так и не ответили на мой вопрос, — сказал Барри.
— Какой еще вопрос?
— Каково быть тем, кем вы есть?
— Ты задавал его по-другому. Там присутствовали слова, которых я не знаю.
— Вы жопа, — сказал Барри. — Самая гнусная жопа. Вам кажется, что вы представляете Справедливость, или Истину, или еще что.
Прежде чем ответить, я сделал большой глоток воды. Он начинал действовать мне на нервы, пусть ему было всего три года.
— Истина и Справедливость. Не уверен, что ты вообще понимаешь, о чем говоришь. Для тебя это просто слова. Истина и Справедливость. Красивые, звонкие слова.
Я взял себя в руки. Распинаться перед башкунчиками — пустая трата времени. Да и не только перед ними.
И тут я совершил ошибку, решив дать им повод для размышления.
— Я могу сказать вам, что считаю Истину и Справедливость двумя совершенно разными вещами.
Один из стереопары пришел в восторг. Он повернулся ко второму:
— Я могу сказать тебе, что считаю Истину и Справедливость четырьмя совершенно разными вещами.
— А я могу сказать вам, — подхватил второй, — что Любовь и Деньги — шесть совершенно разных вещей.
— В другой раз, — сказал я. — У меня нет настроения.
Я поставил стакан на стол и направился к двери.
— А я скажу, что считаю Время и Настроение двенадцатью совершенно разными вещами, — заявил за моей спиной Барри.
Глава 23
Мне раньше приходилось пару раз бывать в «Капризной Музе» в качестве посетителя — они поздно закрывались, и я пользовался этим, и еще пару раз я бывал там по работе, следя за какими-то алкашами. Я даже знал о существовании задней комнаты, но сам туда никогда не заглядывал. Имя Оверхольт было мне незнакомо. Я сел в машину и поехал туда, хотя не был уверен, что они уже открыты.
Они уже открылись. Входить в «Музу» со стоянки — все равно что попадать в маленькую машину времени, переносящую тебя из шести вечера в глубокую ночь. Парни за стойкой выглядели так, словно они набираются уже не один час, а на полу валялся ночной слой сигаретных бычков, размокавших в лужах пролитого виски и растаявшего льда. Музыкальный автомат выдавал заунывную песню, хорошо идущую под последнюю рюмку, когда весь бар подпевает слова, хотя ясно, что последней рюмки в «Музе» не бывает. Вернее, бывает, но не одна.
Я зашел и сел как можно ближе к задней двери. Барменом здесь был здоровяк, сам то и дело прикладывающийся к бутылке. Ему потребовалось некоторое время, чтобы уяснить мой заказ, и еще некоторое время, чтобы принести его мне. Я не обратил на это внимания. Мне стоило бы спешить, но здесь, в «Капризной Музе», тебя окутывал кокон безвременья. В самом деле кому нужна карма? Я осушил стакан и сунул под него на пятьдесят баксов больше, чем следовало.
Когда бармен увидел деньги, он повел бровью, но не сильно. Он взял бы их как должное, если бы я не поманил его пальцем.
Он наклонился ко мне.
— Я хочу поговорить с Оверхольтом.
— Он, может, и не пришел еще. — Он говорил так быстро, словно ответ был заготовлен у него заранее.
Я вынул одну из рваных сотенных, заполнявших теперь мой карман. Он принял ее за целую и не замечал этого, пока не взял в руки, тогда снова повел бровью.
— Я склею ее после того, как поговорю с Оверхольтом, — пояснил я. — Будет как новенькая.
— Бог с ней, с новой, — сказал он. — И так сойдет. — Он повел глазами в сторону двери в задней стене.
— Спасибо.
— Не благодарите меня.
Он забрал у меня стакан, отнес его к шеренге бутылок у зеркала и принес обратно полным.
— Главное, платите больше за питье, вот и все.
Я взял стакан и прошел в дверь. Всю комнату занимал бильярдный стол — стены подходили к нему с трех сторон так близко, что это, должно быть, мешало прицеливаться кием. С четвертой стороны уходил вглубь темный коридор. Единственная лампочка свисала на проводе с потолка чуть выше шаров — неверное движение кием, и вы разобьете ее. У стола стояли двое, большой парень и маленький парень, и изучали стол, облокотясь на кии. Я закрыл за собой дверь и поставил стакан на сукно.
Когда большой парень посмотрел на меня, я уже знал, что мне нужен маленький. У некоторых людей все написано на лице, так вот у большого было явно написано что-то не то.
Впрочем, он не был лишен изящества. Он сделал шаг, снял стакан со стола и сунул его мне в руку. Потом пробил. Удар был неплох, и мы с Оверхольтом молча стояли и смотрели, как он один за другим заколачивает шары. Пару раз он задел кием о стену, но это ему не мешало. Он только поднимал конец кия выше и бил так же точно.
Когда он наконец промазал, он только хмыкнул. Конец кия снова уперся в пол, и он принялся ждать. Мгновение мне казалось, что придется ждать конца игры. Потом Оверхольт заговорил.
— Дверь в сортир с другой стороны.
— Я ищу парня по имени Оверхольт, — сказал я.
Оверхольт чуть заметно улыбнулся. Его губы потрескались, словно он слишком часто облизывал их. Он пригладил рукой волосы и снова взялся за кий.
— Ну я буду Оверхольт, — ответил он.