Питер

Дальше они повторяли путь, уже однажды пройденный Иваном. Петроградская с её странными обитателями. Они задержались там на некоторое время — купить еды и воды, передохнуть, — но вскоре им стало не по себе. Даже обычно непробиваемый Уберфюрер задёргался, начал поминутно оглядываться. Фигня война, но… Иван затылком чувствовал, что Петроградка — место мутное, нехорошее. И, главное, никаких видимых оснований для тревоги не было. Станция как станция вроде. Люди как люди. Но что-то… давящее заключалось в самой атмосфере станции.

Иван разглядывал светлую отделку стен, казавшихся от времени тёмно-жёлтыми, световой карниз из жёлтого металла, и чувствовал, как вползает в душу холодок.

Это была станция закрытого типа, вроде Василеостровкой, но если там железные двери, запиравшиеся на ночь, служили защитой, то здешние — скорее наводили на мысль о заключении. А Иван уже достаточно насиделся взаперти, чтобы желать повторить опыт.

Или, может, всё дело было в огромных лицах на торцевой стене?

Мужчина и женщина смотрели влево — суровые, насупленные.

Дело в них?

Нет, подумал Иван, дожевывая галету. Здесь что-то другое. Что-то… Иван поднял голову и внимательно рассмотрел выгнутый потолок станции с жёлтыми пятнами разводов. Трещина бежала по штукатурке — прямо по центру потолка. Иван проследил вдаль её рыжий, извилистый путь… потом снова посмотрел наверх. Да. Тот, чьё присутствие давило ему на затылок, сидел над станцией.

На поверхности…

Иван встал. Огляделся.

Петроградцы были тихие и вежливые… но какие-то чересчур тихие и вежливые.

— Сваливаем, — предложил Иван. — Некогда нам рассиживаться.

Остальные тут же согласились. Уберфюрер и Мандела в один голос.

Иван поднял брови — удивительное единодушие, прямо хоть на камне высекай сию историческую дату.

Покидали они Петроградскую с явным облегчением. Когда они вышли в путевой туннель, с души Ивана словно камень свалился. Ух!

На фиг, на фиг такие станции. Целее будешь.

* * *

Новая Венеция.

В этот раз город на воде они прошли настороженно, оглядываясь. Словно враждебную станцию. Понятно, что слепые в прошлый раз действовали с молчаливого согласия (если не с помощью) местной администрации. Но что ты им предъявишь?

Иван с трудом поборол желание зайти к Лали, поздороваться… и что? Просто увидеть. Нет, у меня есть дела.

Таня.

Новую Венецию прошли без приключений.

Сухой туннель. Последний привал перед Невским. И — время расставания. Иван остановил негра, махнул рукой — пойдём. Отошли и присели на рельсы. Где-то позади профессор требовал у Уберфюрера «достойных аргументов» в очередном споре.

— Может, расскажешь, что ты делал у слепых? — спросил Иван.

Негр помолчал, разглядывая диггера тёмными глазами. Опять промолчит? — подумал Иван. У них на Техноложке это за правило.

— Искал доказательства, — сказал наконец Мандела. Вздохнул. — Меня друг попросил. Он сам хотел поехать, но его со станции не отпустили.

— Доказательства чего?

Не то чтобы это было моё дело, но… Негр помедлил.

— Что атомная станция до сих пор работает.

— Что-о? — Иван открыл рот. Вот это номер! — И как, нашёл?

Мандела пожал плечами.

— Ну, как сказать. Он, мой друг… который учёный… он составляет график — в какое время и где отключилось центральное освещение.

— Так ты тоже учёный?

— Если бы, — Мандела вздохнул. — Я сын студента из Кении. Интересно, что нужно сделать, чтобы кто-то серьёзно воспринимал сына африканского студента? Так что всего лишь младший техник. Подай, принеси, убери, выкинь. Прямо девиз всей моей жизни… — Он усмехнулся с неожиданной горечью. — Вот мой друг — он да, он учёный.

Иван не знал, что сказать. У каждого из нас есть свои болячки.

— И что с электричеством? — спросил Иван наконец, словно предыдущего разговора между ними не было.

Мандела опомнился, поднял голову.

— А! При Саддаме, говорят, электричество было на всех станциях. А сейчас только на трех. Почему? То есть, казалось бы, чего проще — бросить кабель и подключить остальное метро? Но…

Дело в том, что есть фиксированный лимит энергопотребления. Вот представь, где-то стоит счетчик. Очень простой: киловатт в час и прочее. Этот счетчик крутится, крутится и в определенный момент, достигнув некоего значения, щёлкает — и всё, света больше нет. Причем неважно, на что ты этот лимит расходуешь — хоть на игровые автоматы, хоть на детскую хирургию. Сколько бы вскрытых детей не лежало на твоем столе — счетчику всё равно. Достиг предела — будешь отключен. Вот так-то. Поэтому на Техноложке строжайший лимит энергопотребления. А ещё говорят, что мы жадные. Ага. Да, бывало, наши, скажем так, отцы народа… — Мандела усмехнулся, — продавали электричество соседним станциям. Но их в следующий раз провалили на защите, так что больше никто не пробует.

— На защите? — удивился Иван.