Как и было предопределено сценарием, Бойд и Монахэн крепко сдружились. Все произошло само собой: им нравились одни и те же вещи, у них было сходное чувство юмора, они постоянно подначивали друг друга. Искусство и жизнь прекрасно дополняли друг друга. В день знакомства Бойд и Монахэн отправились в Веллингтон выпить кофе. Даже тогда в этом городе было больше кофеен на душу населения, чем в любой другом месте мира.
«Мы рассказывали друг другу о себе, – вспоминал Монахэн, – и описывали, чем занимались раньше». Мерри и Пиппин сидели и болтали, как двое старых приятелей.
Но Фродо и Сэма еще только предстояло найти.
Если следовать букве книги, в истории Фродо нет классического киношного героизма. Он очень часто оказывается в опасных ситуациях. Его окружает аура мученичества. Он несет невероятную ношу, которая постепенно подчиняет его, как вампир. В нем нет ни капли иронии, и важно было не сделать из него святошу. «Его также очень сложно представить, – подчеркивает Джексон, который немало времени ломал голову над этим образом. – И все становится лишь сложнее, когда вспоминаешь, что в книге Толкин сделал его рассказчиком».
В попытке вдохнуть жизнь в образ Фродо при работе над двухчастным сценарием Джексон и Уолш написали достаточно длинную сцену на Кресле Зрения, которое перенесли с Амон Хена на Эмин Муил. Там Фродо видит, как Гэндальф сражается с Саруманом, а затем за спиной у злого колдуна появляется назгул на крылатой твари, который огромной булавой сталкивает Сарумана с вершины Ортханка. Понимая, что Гэндальфа вот-вот постигнет та же участь, Фродо надевает Кольцо, вступает в Сумеречный мир и выдает себя Саурону. Крылатая тварь бросается к Креслу Зрения, где сражается с Фродо и Сэмом. В конце концов Фродо пронзает Жалом ее сердце.
Хотя сцена получилась захватывающей, от нее, как и от многих других модификаций, решено было отказаться, поскольку она предполагала слишком сильное отступление от текста Толкина. Смелость Фродо нужно было показать в психологическом ключе. Именно поэтому найти актера на эту роль оказалось особенно сложно.
Кроме того, Джексон обнаружил, что представить Сэма, не зная лица Фродо, почти невозможно.
Он настаивал, что частица их внутреннего героизма – пресловутой «фродовости» и «сэмовости» – станет очевидна, когда нужные актеры придут на пробы. И сыграть этих героев должны были британцы – в этом вопросе Джексон был непреклонен. Он смотрел кассету за кассетой, проводил встречу за встречей, но не видел ни в одном актере ни Фродо, ни Сэма. Он даже усомнился, не слишком ли он зациклился на своих требованиях, не слишком ли критично подошел к подбору актеров на две главные роли в фильмах.
«Мы прослушали двести с лишним человек – мы проводили пробы в Англии, в Лос-Анджелесе, Австралии, Новой Зеландии, везде и всюду. Мы лично повстречались с двумястами людей со всего света, и ни один из них нам не подошел».
Но были и хорошие новости. Им удалось найти Хоббитон – дом Фродо, то есть самое сердце фильма. Он расположился на овечьей ферме в двух часах езды от Окленда.
В сентябрьское воскресенье 1998 года регбийная команда Уаикато играла против Окленда в матче «Щита Рэнферли». «Это были не «Олл Блэкс»! – ворчит Иэн Александер. – Вечно все твердят, что это были «Олл Блэкс»». Он качает головой, словно эта простая ошибка, бесконечно повторяемая журналистами, показывает, какой безумной стала его тихая фермерская жизнь среди зеленых пастбищ региона Уаикато неподалеку от Матаматы на Северном острове. Александер смотрел игру, напряженный региональный плей-офф, как вдруг в дверь позвонили. Жена была занята, поэтому он сам, ворча, открыл дверь и увидел на пороге незнакомца.
«Здравствуйте! Меня зовут Дэвид Камер, – сказал тот. – Я ищу натуру для съемок картины по книге Дж. Р. Р. Толкина «Властелин колец». Ваша ферма может идеально подойти для одной из главных локаций фильма».
Александеру это ни о чем не говорило.
Раздраженный, что его побеспокоили, он решил, что этот мистер Камер пришел ему что-нибудь продать, а потому едва не захлопнул дверь у него перед носом. Вспоминая об этом, он виновато улыбается. Все могло бы сложиться иначе, если бы жена Александера не услышала слова «Властелин колец» и не вмешалась в разговор. Она знала и любила книгу. Отправив озадаченного мужа обратно к телевизору, она выслушала Камера. Так миссис Александер стала одним из многих эмиссаров судьбы, которые прячутся на задворках этой истории. Будь Александер один, он бы и слушать ничего не стал о Хоббитоне, который пришлось бы снимать в другом месте, из-за чего фильмы многое бы потеряли.
«Я так его и не прочитал», – ухмыляется Александер, потягивая эль из Южной чети в таверне «Зеленый дракон».