Питер Саржент. Трилогия

Я был суров, но Элен Роудс действительно была пьяницей или, по крайней мере, делала все возможное, чтобы ею стать. Но ее привычки меня совершенно не касались, поскольку мы оказались попутчиками абсолютно случайно.

— Неплохо бы тебе позвонить проводнику… Он бы принес нам что-нибудь из вагона-ресторана.

— И позволить ему увидеть все это? Как мы с тобой предаемся интимным радостям без всякой санкции церкви или государства? Ты просто не в своем уме.

Элен вздохнула и принялась расстегивать бюстгальтер.

— Питер, временами ты становишься чертовски скучным.

Я наслаждался видом ее гибкого обнаженного тела, хотя меня не оставляли обычные дурные предчувствия. Она была симпатичной девушкой, ей еще не исполнилось двадцати пяти, к ее достоинствам следовало отнести и то, что она только раз побывала замужем (брак аннулировали, когда ей было семнадцать). Редкие для пепельной блондинки густые черные брови выгибались по крутой дуге. Кожа у нее, если уж не опасаться избитых штампов, была цвета слоновой кости, а маленькие груди очень мило раскачивались в такт движению поезда, пока она убирала свои вещи в шкафчик.

Я с немалым удовольствием рассматривал ее спину. Мне нравятся спины… чисто эстетически. Я хочу сказать, что не придаю им большого значения, будучи достаточно старомодно воспитанным. Но ничто не дает мне такого заряда бодрости, как созерцание женской спины, особенно двойной ямочки у основания позвоночника, центра тяжести, как говорила одна моя подружка — танцовщица. Хотя в ее случае такой центр не имел особого значения: когда она не танцевала, она, как правило, пребывала в лежачем положении.

— Дорогой, не мог бы ты достать мой чемодан из-под полки? Тот, что поменьше… Помнится, я спрятала туда почти полную бутылку, перед тем как выехать из Бостона.

— Весьма предусмотрительно, — неодобрительно заметил я, но достал бутылку, и мы отпили по хорошему глотку, сидя рядом, причем моя голая нога касалась ее ног.

— Вот теперь я чувствую себя гораздо лучше, — сказала она, отхлебнув из горлышка. И действительно, она стала выглядеть лучше… Теперь ее глаза сверкали, а лицо удивительно порозовело.

— Я люблю блондинов, — сказала она, пристально разглядывая меня, так что мне стало неловко. — Я хотела бы, чтобы у меня были такие же волосы, как у тебя… чтобы я была натуральной соломенной блондинкой…

Но в этот момент мы оба рухнули на койку. Издалека донесся голос кондуктора:

— Нью-Хейвен!

— Элен…

Она что-то тихо промычала, пряча лицо в распущенные волосы.

— Мы почти приехали. Поезд только что миновал Балтимор.

— Ох… — она села, откинула волосы назад и, сонно мигая, посмотрела на меня. — Ненавижу мужчин…

— Почему?

— Просто ненавижу, — она нахмурилась. — Я ужасно себя чувствую. Утро я тоже ненавижу.

— Утро швырнуло в чашу ночи камень, который обратил звезды в бегство, — торжественно процитировал я, когда мы стали одеваться.

— Это что, стихи?

— Да, конечно, — я отдернул занавеску и впустил в купе холодный свет декабрьского утра. — Какой живописный город, — заметил я, пока поезд медленно проплывал мимо маленьких приземистых домиков с белыми крылечками.

— Хочу кофе, — сказала Элен, усаживаясь поудобнее; для женщины она одевалась удивительно быстро. Это качество у представительниц противоположного пола я считаю одинаково редким и замечательным.

Если официант, подававший нам завтрак, и подумал что-то дурное, то никоим образом этого не выдал. Собственно, меня это не слишком беспокоило, точно так же как и Элен. Просто в данном случае на карту была поставлена моя работа, и мне не хотелось угодить в компрометирующую ситуацию с дочерью моего нового клиента, несравненного сенатора-консерватора Леандера Роудса, — единственного американца, носившего фамилию Роудс без прозвища «Дасти» — «Пыльный».

— Вот теперь совсем другое дело, — сказала Элен, выпив две чашки черного кофе и немного разогнав алкогольные пары прошлого вечера.

Весь тот год, что я был с ней знаком, она постоянно находилась либо в состоянии похмелья, либо готовилась запить. Так что, полагаю, был всего один или два случая, когда она пребывала наверху блаженства, оказавшись между этими состояниями. Однако как бы она ни пила, мне она нравилась. Уже несколько лет она жила в Нью-Йорке, разъезжая по нему в постоянно меняющейся компании начинающих или уже почти сложившихся пьяниц, которых я постоянно встречал в ночных клубах и театрах, но никогда — где-нибудь еще.