Питерская принцесса

Маша старалась избегать оставаться наедине с отцом. И ее, и его горе было так велико, что горевать вдвоем никак невозможно. Ей казалось – чуть прикоснется она к отцовской боли, и все, не выдержит, обвалится. Лучше уж как-нибудь со своим горем сама. Казалось, что везде в доме ей встречался Дядя Федор. Стремился ее обнять, прижать к себе, по голове погладить. Она выворачивалась, выкручивалась из-под его почему-то обидно жалеющих рук. Маша страстно хотела жалости только одного человека.

Даже во сне Маша ждала Антона. Сочиняла стихи и вяло кружила вокруг одной и той же мысли. За час до Бабушкиной смерти она явственно слышала Бабушкин голос. Берта Семеновна верила в Бога, и Бог однозначно подтвердил свое существование, обласкал ее перед смертью, позволив попрощаться с внучкой.

– Это был ЗНАК! – упрямо повторяла она Бобе. – Бабушка была крещеная... теперь я точно знаю, что связь с тем миром есть.

– При чем здесь «крещеная»? Православие вообще не признает всех этих паранормальных явлений, почитай книжки, – отвечал Боба.

Маша смотрела на Бобу со снисходительной жалостью, наподобие миссионера, обучающего дикаря пользоваться ложкой. Она твердо знала: теперь ей открыто то, что открывается не каждому.

Горячая убежденность, что перед смертью высшие силы дали ей возможность услышать Бабушкин голос, постепенно привела ее к мысли, что и она, в свою очередь, должна для высших сил что-нибудь сделать. Боба не догадывался, к чему она клонит, пока Маша не велела ему отправляться в «Князь Владимирский собор» по соседству, на улице Добролюбова, и договориться о крещении.

– Кстати, ты будешь креститься вместе со мной! – скомандовала она небрежно-уверенным тоном, каким всегда говорила, опасаясь, что может получить отказ.

Боба отказался наотрез.

– Я не верю в Бога – раз! Я наполовину еврей – два! Я и тебе не разрешаю – три!

Маша просила, строила жалостные гримаски, надувалась.

– Пожалуйста, мне одной страшно! Это будет секрет, только ты будешь знать и я!

Через два дня они крестились вдвоем в «Князь Владимирском соборе» по соседству, на улице Добролюбова. Иметь с Машей интимную, на двоих, тайну было грамотно выбранным, единственно важным для Бобы аргументом. Батюшка по очереди окропил их святой водой, по очереди надел купленные Бобой крестики. Оба, и Боба, и Маша, немного ощущали неловкость, немного побаивались злобных взглядов церковных бабок, немного гордились – Маша тем, что сумела принять решение, Боба – своей преданностью.