Питирим

Епископ Питирим не спит. При свете ночника неторопливо собирает он пыльные книги, старые столбцы, тетради. Прежде чем уложить все это в сумку, внимательно просматривает и, сдвинув брови, обдумывает прочитанное. И то и дело подходит к кувшину и моет руки, смахивает соринки и пыль с шелковой рясы.

Дьяк Иван и иеродиакон Гурий перешептываются в келье Духовного приказа, ожидая приказаний преосвященного.

Утром епископ с отрядом гвардейцев выступает в леса, на Керженец, - к этому походу подготовка ведется уже несколько дней. Последнюю неделю Питирим всю безысходно провел за своим столом, читал, писал, писал без конца. И теперь на лице его хладнокровие и самоуверенность. На все двести сорок керженских вопросов он заготовил подробные ответы, подкрепленные выдержками из догматов первого и второго вселенских соборов, из определений некоторых поместных соборов, бывших до Никона; недаром изучил епископ и греческий язык - многое взято им из мудрых речений учителей восточно-кафолической церкви, неоконстантинопольских "здоровых словес". Многие ночи просидел епископ над книгами и древними рукописями. Вместе с толмачом, учителем греческого и англиканского языка, переложил он некоторые сочинения греческих мудрецов, перевел лютерское и кальвинистское разглагольствование "о задачах святой церкви". Все, что ему надо, он собрал в своем уме, обдумал наедине и теперь полон жажды сразиться с мудрецами, керженскими расколоучителями.

Епископ взял звонок со стола и тихо позвонил. В келью вошел дьяк Иван.

- Освободи от цепей диакона Александра. Поступи с ним, как истинный христианин. Мы не должны томить людей за недостаточность естественного способа богопознания... Он поедет с нами в село Пафнутьево. Выдай ему новый кафтан и сапоги.

Брови дьякона Ивана полезли на лоб от удивления, но он тотчас же овладел собой, снова с бесстрастной готовностью и послушанием глядя в глаза епископу.

- Всех раскольщиков из земляной тюрьмы выпусти, о чем объяви по церквам, дабы священнослужители слово имели к прихожанам о добродетели и о пороках, о лукавстве и о милосердии, о вреде ереси и раскола... о великих и добрых делах благоверного государя... Иди.

Дьяк поклонился и вышел. Отец Гурий изнывал от любопытства, сидя в приказе в ожидании дьяка Ивана, и когда тот вышел из покоев епископа, набросился на него с расспросами.

- Диакона Александра велено освободить и выпустить из ямы других узников-раскольщиков.

Отец Гурий так и присел. Старику сделалось нехорошо. Дьяк Иван потер ему уши. Обычно дьяк быстро приводил в чувство своих захмелевших собутыльников этим способом. Зная целебность сей экзекуции, не задумался он применить ее и в данном случае. И не ошибся. Отец Гурий открыл глаза и сказал: "Спаси Христос!" Встал, перекрестился не то на дьяка, не то на портрет царя и ушел.

С факелами двинулись дьяк Иван и пятеро мушкетеров через двор к Ивановской башне, в которой заключен был диакон Александр. Ключарь-караульный открыл двери. Керженский вождь, спавший на полу на соломе, поднялся, прикрыл ладонью глаза от яркого пламени факелов и глухо промолвил:

- Кто бы дал мне, яко птице, два пернатые крыла? Перелетел бы я скорее в те превышние края.

- Буде уж! - грубо дернул его за цепь дьяк, открыл кандалы и отрывисто сказал: - Идем. С епископом поедешь в Пафнутьево.

- В Пафнутьево? - удивился Александр.

Дьяк Иван промолчал. Мушкетеры с факелами окружили диакона, и все пошли в Духовный приказ. Где-то выли псы. Глухо доносилось ворчанье скрытой во мраке Волги.

У епископа уже сидел в полном походном облачении Ржевский. Он вполголоса рассказывал Питириму о том, что в Питере открылось новое какое-то воровское дело, которое расследует сам государь... Есть слухи, что в этом деле замешан и брат Стефана Нестерова - воитель правды, кичившийся своею непогрешимостью, начальник всех фискалов Алексей Нестеров. Слух еще путем не проверенный, но если это так - какая радость будет среди вельмож и купцов! Не кто иной, как Нестеров Алешка, обвинил многих "вышних бояр", в том числе и самого близкого царю человека, князя Якова Федоровича Долгорукого, в сговоре с купцами, в получении им взяток от торгашей за невыгодные для государства поставки. И даже Строганова припутали. Всех озлобили нестеровские фискалы.

- А Долгорукого он - за то, что Долгорукий обозвал его и всех фискал на заседании сената "антихристами и плутами"... Вот он и отомстил князю. А теперь, видать, и сам влез в кашу, - оживленно играя выпуклыми рыбьими глазами на жирном, лоснящемся лице, говорил Ржевский, и ясно было, что он от всей души желает, чтобы слух об Алексее Нестерове оказался верным.

Питирим о чем-то думал, слушая Ржевского, - какая-то своя мысль была у него насчет этих событий.

- М-да, - вздохнул он, дослушав до конца, - трудно царю... Угождая дворянам, он губит себя, и казня дворян - тоже.

- Трудно и губернатору, - вздохнул и Ржевский. - Провинциал-фискал с его тремя помощниками якобы при мне состоят, а за мною шпионят. Это я знаю. Один у Ивана Михайловича даже под постелью ночевал. Моего помощника проверяют...

Питирим улыбнулся.