Питирим

Послушался приказания и с дрожью в коленях уселся Филька на скамью, ожидая, когда цирульник справит свое дело и когда освободится из его рук Волынский. Сидел и думал он: "Как это так, в брильню пожаловала такая высокая персона?" Слыханное ли это дело? Как никак, а помощник губернатора! И зачем - к тому же - эта персона могла его окликнуть. Что такое? "Пресвятая богородица!"

Пронька намочил лицо и плешь Ивана Михайловича какою-то пахучею жидкостью, намазал его салом и, сопя и приседая, принялся лезвием оскребать щетину с головы и со щек его.

Пыхтел Волынский, бурчал, топал ногами, скрежетал зубами... Два раза выругался нехорошими словами, потом у него потекли слезы.

- Легче родить, чем у тебя лицо побрить... - процедил он сквозь зубы.

Фильке было жутко смотреть и на мелькающее в руках Болдыря лезвие ножа, и на синее в цепких руках брадобрея пухлое лицо Волынского, но он виду не показывал и даже старался не дышать...

Получалось, будто у помощника губернатора Пронька вытягивает изо рта здоровый зуб, а Иван Михайлович упирается, дрыгает ногами и кричит: "Спасите! Помогите!".

Когда крик прекратился, Пронька, обтирая лезвие, сдвинув озабоченно брови, сказал:

- Жесткий волос... Торчит...

- Ирод ты, душегуб, сам ты торчишь! На шпагу тебя, дьявола, посадить, а не деньги тебе, козел вонючий, платить! - ворчал сердито Иван Михайлович, доставая из кармана недавно отчеканенные медяки.

Филька встал, почтительно отодвинулся к стене. Волынский, сопя и ворча, расплатился с Пронькой и подошел к Рыхлому:

- Чего рот разинул?! Работы у нас предвидится изрядно... Приходи в понедельник, покалякаем. Один ты, гляди, не справишься, кличь подмастерьев. Важная, государственная работа. Об этом запомни. Приумножь свою снасть, людей сыщи, и пойдет. Довольно баклушничать!

Иван Михайлович теребил свои опущенные книзу усы. Из-под густых бровей Фильку рассматривали прищуренные испытующие глаза.

- Отколь известен ты епископу?

- Колодников обряжал в Духовном приказе.

- Раскольник?

- Нет, - бойко ответил кузнец, не моргнув.

Волынский поморщился, вздохнул:

- Приходи.

И ушел, гремя по полу чудовищным палашом, запрятанным в бархатные ножны, и громадными немецкими сапожищами.

После его ухода Филька и Пронька некоторое время молчали, вопросительно глядя друг на друга.

- Боишься? - тихо спросил Пронька.

- Боязно, - прошептал кузнец.

- Точно ли ты в архимандричьей темнице людей ковал? - испуганно тараща глаза, поинтересовался Пронька.

- Да, - пролепетал тот, покраснев.

Помолчали. Пронька стал точить о камень свою бритву, отвернувшись. Будто не хочет больше говорить.

- А что?

У Фильки зародилась в эту минуту злая мысль против брадобрея.

- Так просто, - не оборачиваясь, ответил брадобрей.

Филька с досадой почесал затылок и вышел из брильни. Дорогой ломал голову над тем, о чем донести в розыск на Проньку?

В понедельник он отправился в губернаторский комиссариат. Оделся по-праздничному. В новую поддевку с расшитым желтой и красной гладью бортами и воротом. Расчесал бородку, новые сапоги дегтем намазал. Приосанился.

В воскресенье, хотя и виделся он со Степанидой, но ничего ей не сказал. Не обмолвился ни единым словом. Да и не знал еще: можно ли рассказывать о беседе с Волынским. "С огнем не шути, - раздумывал Филька, - с водой не дружись, ветру не верь! Со всех сторон нужна оглядка, недолго и сглазить, коли выгодное что - у всех очи завистливые. Голодные люди стали. А что касается Проньки - шутя, асмодей, мед пьет. Это всем известно. А чего стыдиться? - размышлял Филька, подходя к приказу. - Когда сыт, тогда и знай стыд".

Иван Михайлович встретил в дверях ласково.

- Добре! - приветствовал он. - Честь лучше пива, а ты теперь у нас свой будешь... Наш. Понял?

Волынский провел Фильку в свою комнату, запер дверь.

- Внимай!.. Безместного двора купец ты. Издали еще так и сяк, а вблизи никак, пустота!.. И тут не звенит, и там не шуршит... - Волынский похлопал себя по карманам. - И башка твоя почти что твоя наковальня - всяк по ней бьет. И всяк над тобой насмехается... Не так ли?

Филька утвердительно кивнул головой.

- Внимай! Не зря призвали тебя на боярский двор. Пускай смеются! Того ради - не унывай... На государевых дрожжах и твое тесто вспухнет. Только молчок. Разболтаешь - язык откусим. Проньку Болдыря с бритвой позовем. Твоего друга.

После этого Волынский наклонился к уху Фильки и сказал:

- Вице-губернатор и епископ подряд сдают тебе на всех колодников монастырских и гражданских. Ковать воров будешь, изменников.

- А много ли их? - спросил почему-то Филька побледнев.

- Хватит. Дом построишь... Тысячи будут. Ожидаем... За каждого с головы полтину. Дело нажиточное.