Питирим (Человек и боги - 1)

Дом Нестерова перешел в руки Филиппа Павловича Рыхлого. Филька не только переменил жилище, но и сменил свою фамилию, именуя себя Рыхловским. Появились слуги у него. Пронька Болдырь изготовил ему пышный дворянский парик. Филька и его невеста Степанида оделись по-новому, по-немецки.

Однажды вечером, когда Филька и Степанида стояли у раскрытого окна, любуясь закатом солнца над балахнинскими заволжскими лесами, к ним в дом заявился их работник Демид.

Хозяин дома не особенно обрадовался гостю, а Степанида и не поклонилась даже по-настоящему на приветствие Демида, который был в рваном армяке, в лаптях - вид имел довольно жалкий.

- Садись, - указал ему на самое потертое кресло Филька. Демид осмотрелся кругом и робко опустился в кресло, подумав: "Ишь, и не христосуется со мной!"

- Хочешь вина?

- Благодарствую, - отозвался еле слышно Демид.

Стали пить. Не отставала и хозяйка. Выпив чарки три, Демид приободрился.

- Ну что? Как, старина, живешь? - развязно спросил его Филька.

- Смерть, а не жизнь... - угрюмо ответил Демид.

- Что так? Дела-то у нас будто и немного, и харч подходящий.

- Скиты запуганы... Люди побиты, в остроги, в каторгу усланы... Смерть остается, одно.

Хозяин налил своему работнику еще вина (себе и Степаниде воздержался). Демид проглотил вино и посмотрел исподлобья на Рыхлого недобрым взглядом.

- Ничего. Обойдется, друг. Не пропадем...

- Ты-то не пропадешь, а мы...

- Почему я? Что ты на меня кажешь?

Демид с горящими негодованием глазами вдруг заговорил:

- Питирим оседлал церковь, а царь сел на нее и поехал, куда ему надо, и хлещет ее бичом, чтобы скорее везла его к царской выгоде. А ты лошадь эту ковал... Помогал ты, Филя, скиты истреблять...

Степанида дернула Демида за рукав:

- Остерегись, самого закуют. Освободили - и молчи. Теперь недолго.

Демид замолчал. Посмотрел растерянно на обоих.

- Ужели донесете? - сказал он нерешительно.

Рыхлый поморщился.

- Принял я православие, вот что. Понял?

- Для отвода или крепко? - поднявшись в волненье с своего места, спросил Демид.

- Правды ныне не спрашивай. Самые делаются неправды и обиды. О них же нельзя разглагольствовать... Милосердия нынче не вспоминай. Ни к чему оно, а купцы от раскола многие откачнулись... Промысел и торговля в скрытности захиреют.

Демид зло усмехнулся:

- Ходил я в гостиные ряды, что на Рождественской набережной, где торговых людей премногие драгоценные купеческие товары. Видел я вашу торговлю и помыслил в себе: как делается купля и продажа? И видел я там великий обман и слышал многие ложные словеса; друг друга обманывают, друг другу лгут, худое вместо хорошего продавая и большую противу подобающей цены установляя; друг другу клянутся не по правде... И тако богатство наживают и тако от древлего благочестия отходят. И не соблазнился ли и ты, Филипп, подобно этим?

Степанида ответила вместо мужа, который, обливаясь потом от волнения, молча жевал медовый сухарь, хрустел зубами.

- Воров много, но никогда им не раскрасть всех сокровищ на земле, тоже и торгового обмана много, но никогда народ не обойдется без купца, и всегда будут ходить люди в ряды гостинодворцев, и великая скорбь была бы на земле без гостинодворцев... Я бы умерла первая от этого. Скушно было бы!

- У господа бога про всех хватит... - вставил свое слово и Филька. И при этом икнул от переполнения сухарями желудка. Демид тоскливо взглянул на него.

- Не узнаю тебя, Филипп! - сказал он. - Не тот стал ты... Добродетелью был ты украшен христианскою, и все любили тебя...

Налив Демиду еще вина, Рыхлый стал говорить о том, что человек хочет жить и должен жить, и ни в одной книге не сказано, что сотворен человек для того, "чтобы, возрастя, сгнить и погибнуть"... "Как лилия, должно цвести человеку и давать колос и семена, яко злак... И где сказано, что церковь на то создана и вера тоже, чтобы сходились люди на раздор и на бесчиние, а не на молитву божию и не на дела житейские?"

Демид пил и пил, опустив голову, как оглушенный чем-то тяжелым, железным, не смея поднять глаз на своего бывшего друга, такого близкого, такого верного когда-то Фильку. Потом вдруг поднялся и, продолжая смотреть в угол, спросил:

- Что же мне делать теперь?

Хозяева переглянулись. Минуту длилось молчание, а потом "сам" ласково сказал:

- Работай у меня. Старайся. Прикащиком сделаю...

Тут Демид поднял глаза на своего бывшего друга. Глаза эти были мутные, непонятные. Выпрямился и громко произнес:

- Царь силен, но не до конца... Власть имеет он над телесами человеческими, но не над душами и разумом. И не всякая душа продажна, как твоя. Беды и гонения не пугают меня... Прощайте! Может быть, еще повстречаемся, хотя я и раб твой, а ты господин...

И, хлопнув дверью, ушел.

Рыхлый посмотрел на Степаниду.

- Пугает, - сказал он.

- "Вором" хочет быть, - отозвалась Степанида.

- Надо донести губернатору. Не сбежал бы!

Филька не стал распространяться, но по глазам его было видно, что он что-то задумал. Он подошел к окну и, указав в сторону Волги, ласково произнес: