Питомец

Я хлопнул себя по лбу. Время к ночи, а кто-то не выполнил данного с утра обещания покатать ребенка на лошадке. Голова дырявая — забыл за дневной суетой, зато Лири не забыла и теперь требовала хлеба и зрелищ. Ириста и Лилина, прыгающие вокруг малышки, не могли взять в толк, с чего та закатила концерт по заявкам, обратившись за разъяснениями к последней инстанции.

— Иго! — завидев меня, девочка захлопнула рот, указав ручкой на стреноженных лошадей. Что и требовалось доказать.

«Ира, солнышко, покатай Лири на лошадке», — послал сообщение я.

Виконтесса буквально засветилась от радости от такого обращения (в эмоциях будто лампочку включили, там и радость, и гордость, и счастье, что солнышком назвал. Да, неслабо ее приложило.

А это что? От Лилины явственно потянуло ревностью. Ой-ой, что творится, люди добрые! Как бы не полыхнуло ненароком. Не вставайте между женщиной и ее целью, чревато. С моей нелегкой лапы я стал триединым в одном лице: вожделенная цель, помеха на пути и жертва, которой достанется за все. Тут главное — не за что достанется, а то, что крайний уже выбран и его кандидатура не подлежит обсуждению.

Чур меня, чур. Сопроводить девок до столицы да мелкую пристроить в хорошие руки. И валить от этого девичьего царства подальше, пока они меня делить между собой не начали. Чую я, что светящиеся «шнурочки» за здорово живешь не рассосутся. Натворил делов, пентюх стоеросовый. Главное, что это вообще не поддается исправлению. Пока суд да дело, ушлый колдунишка в моем лице неоднократно всячески пробовал обработать связь. Попытки разорвать узы завершились, когда обе мои гостьи внезапно загрустили и впали в слезы.

Ириста реагировала на мои потуги более бурно. От попытки долбануть по шнурку фаерболом красного цвета она пришла в ярость, от зеленого впала в меланхолию, розовый шарик впитался в светящиеся веревки, заставив дам улыбаться и о чем-то мечтательно вздыхать. Использовать черные и коричневые снаряды я не рискнул, побоялся. Еще прибьют на месте, не отходя от кассы. В эмоции жертв эксперимента я старался не лезть, благоразумно скрываясь за щитами, да и шарики не отличались размерами и мощью. Ладно, будем довольствоваться аксиомой, что отсутствие результата — это тоже результат.

— Хорошо. Лири, ты хочешь покататься на лошадке? — присела на корточки Ириста.

— Иго! — захлопала в ладошки мелкая (вымучила наконец).

Ириста сняла путы с ног смирной заводной кобылы, накинула уздечку и усадила малявку на широкую лошадиную спину.

— Иго! Цок-цок! — довольно подпрыгивала на месте Лири, одной рукой вцепившись в гриву, второй крепко держась за палец виконтессы.

Урегулировав вопрос, чешуйчатый дровосек вернулся за ветками. Лилина успела сложить костер из припасенных мною для пещеры полешек, забила в землю рогатки, сбегала к ручью за водой и повесила над пламенем котелок. По четким выверенным движениям и отсутствию суеты несложно было сделать вывод — роль служанки она исполняет не первую неделю. Некогда не очень нежные руки с жесткими мозолями от ножа и лука огрубели окончательно. Нет ничего удивительного в ошибке вожака татей. Ощупав ладони пленницы, он на самом деле принял ту за служанку, пикантных подробностей о постоянных тренировках юной баронессы никто до бандитов не доводил.

Под полными обожания взглядами Иристы, усевшейся у костра с Лири на руках, я почистил рыбу и докут — овощ, напоминающий картофель, и сварганил ушицу. Маленькая непоседа, накатавшаяся на лошадке, к тому времени уже спала, умильно посасывая палец и почмокивая губами. Уснула, даже не умываясь. Столько впечатлений за вечер: «иго-иго», фрукты, добрые тети, которые не остались равнодушны к малышке, особенно после поведанных им обстоятельств ее появления у черного рурга. Я принес из пещеры рукодельный матрасик и шкуру, заменявшую одеяльце.

После запоздалого сытного ужина вслед за Лири вырубилась Ириста. Закутавшись в плащ, она улеглась рядом с малышкой и вскоре сладко спала, посвистывая в две дырочки. Лилина и я остались полуночничать. Моя бывшая хозяйка рассказывала о себе, Империи, учебе в Магической академии, добрым и недобрым словом вспоминала жениха, грустила о доме и постоянно подводила разговор к моему сольному выходу по дороге к утесу.