Питомка Лейла

Тарантас и тройка через три дня всплыли в верховьи Тарханки, повыше Саратова, а тела управителя и кучера остались неразысканными. Возникшее дело предано было забвению за нерозыском виновных. Злодей — если это были злодейство — погиб вместе со своей жертвой. А можно было думать и так, что гибель Ипата и управителя была случайна: и кучер и седок, — это все показали согласно, — были, отправляясь в свой последний вояж, жестоко пьяны, кони рьяны. Путники могли сбиться с пути, и кучер не сдержал коней на круче.

После гибели жестокого управителя Мариинская колония некоторое время была без призора. Только беспрестанно наезжали то управляющий палатою государственных имуществ, то окружные начальники с увещаниями исполнить требования начальства — подчиниться в полной мере ведению министерства государственных имуществ. Начальники свое, а крестьяне свое. Привыкшие к покорности казенных крестьян начальники не могли выносить противоречия, и только кто-нибудь из бывших питомцев начнет доказывать свои права и излагать свои требования, — окружной раскричится: «молчать!» И несчастного сейчас же ведут в острог.

Однажды приезжает окружной начальник и начинает беседу с крестьянами. Те молчат.

— Слышите, что говорят вам? — Молчат. — Ну ты, старик, слышишь? — Молчит.

Наконец натешившись над ним, крестьяне говорят:

— Да как же вам отвечать, если вы каждого, кто заговорит, берете в острог!

Окружной махнул рукой, уехал и доложил по начальству, что бывшие питомцы согласились принять новое положение. Объявить его приехал губернатор в сопровождение множества чиновников и двух жандармских офицеров; их Мариинская колония увидала в первый раз. Приехали с губернатором еще несколько солдат на возу с розгами. Дело было уже зимою. Созвали крестьян, и губернатор прочитал им следующее повеление: