Пиво для Сталина. Очерки, беседы, размышления

Часто до начала рабочего дня заглядывал на чашку чая и почти всегда рассказывал интересные истории или анекдоты. А один раз вообще удивил — «по секрету» спел частушку про перестройку. Было это, правда, летом 1991 года, когда он стал Главным военным прокурором. Сказал, что услышал ее от военных:

«Перестройка — мать родная,
Горбачев — отец родной,
На хрена родня такая,
Лучше быть мне сиротой».

Спел и пригласил меня к себе — сказал, что есть очень интересное реабилитационное дело, которым долго занимались военные прокуроры, и вот теперь процесс завершен. А так как дело чрезвычайно интересное, уникальное и касается человека с совершенно необыкновенной судьбой, надо бы, чтобы о нем узнала вся страна.

Вот так я впервые познакомился с этой историей.

А 8 августа 1991 года о нем узнала уже вся страна. «Известия» тогда сообщили:

«В ряд легендарных советских разведчиков, таких как Рихард Зорге, Николай Кузнецов, Рудольф Абель, вернулось еще одно имя — Анатолия Марковича Гуревича, больше известного в различных книгах и статьях под разведывательным псевдонимом Венсен Сьерра или „Кент“.

Оболганный и оклеветанный, преданный своими друзьями и соратниками, которые не постеснялись даже присвоить себе его подвиги, он был одним из руководителей глубоко законспирированной советской агентурной сети, действовавшей в предвоенные и военные годы на территории Западной Европы, той самой, что гитлеровцы называли „Красная капелла“.

Гуревич провел три года в застенках гестапо, затем десять лет в сталинско-бериевских лагерях, и через три года после освобождения вновь заключен под стражу уже в хрущевское время. Более 45 лет он носил несправедливое и позорное клеймо изменника Родины. Сегодня оно с него снято.

Огромную работу проделали сотрудники Главной военной прокуратуры, чтобы помочь человеку вернуть доброе имя, чтобы реабилитировать его подвиг».

Вскоре все граждане великой страны увидели по телевидению, как в здании Главной военной прокуратуры, что в переулке Хользунова недалеко от метро «Фрунзенская», седой 78-летний мужчина, не скрывая волнения, слушал обращенные к нему слова: «Дорогой Анатолий Маркович! Сообщаем вам радостную весть, что Постановлением Особого совещания при МГБ СССР от 15 января 1947 года к уголовной ответственности вы были привлечены необоснованно… В соответствии с пунктом 1 Указа Президента СССР „О восстановлении всех прав жертв политических репрессий 20–50 гг.“ от 13 августа 1990 года Гуревича Анатолия Марковича считать реабилитированным…»

Тогда, в здании Главной военной прокуратуры СССР, я и познакомился с Анатолием Марковичем. Потом мы часто встречались, несколько раз я был у него в Ленинграде в его скромной квартирке, где он жил со своей женой Лидией Васильевной, милой и скромной женщиной. Мы много говорили о прошлом, о том, что пока есть возможность, надо, чтобы страна узнала всю правду о тех, кто боролся с фашизмом.

И здесь требуется сразу сказать об одном важнейшем обстоятельстве. Реабилитация Гуревича пришлась на чрезвычайное время — уходило с исторической сцены государство, за которое он боролся, от которого много претерпел. Оно погружалось в пучину истории под проклятия одних, угрюмое молчание других, безнадежные сожаления третьих… В эти времена, когда слышнее всего были голоса тех, кто требовал расправиться с ним окончательно, помнить только темное и злое, когда очень многие припоминали или придумывали нанесенные им обиды, Гуревич со своей фантастической и трагической жизнью показался кое-кому весьма удобным персонажем для разоблачения и предъявления счетов разрушенной родине. Им казалось, что уж ему-то жалеть нечего и некого.

Но эти люди ошиблись. Анатолий Маркович, столько перенесший и перестрадавший, вовсе не собирался отказываться от государства, которому служил, идеалов, в которые верил и которые защищал. Да, были люди, которых он мог обвинить в своих бедах, но он не ставил знак равенства между ними и своей Родиной.

Уже в конце жизни, когда Гуревич с женой впервые приехали в Испанию к сыну Мишелю, с которым он не виделся сорок пять лет, им предложили остаться там навсегда, жить в просторной вилле с садом… Он поблагодарил и вернулся в свою маленькую «хрущевку» в Ленинграде. Почему? «Я просто не представляю себе, что мог бы жить в другой стране. Конечно, если бы это было по заданию, я бы согласился, — объяснил он. — Но просто так? Зачем?.. Родину ведь не выбирают, она же одна на всю жизнь».

Никакая конъюнктура не смогла заставить его переменить взгляды, подкорректировать свою жизненную позицию для того, чтобы «соответствовать». Когда на телеэкраны вышел фильм «Красная капелла», он позвонил мне. И всегда очень уравновешенный, спокойный Анатолий Маркович вдруг с возмущением стал делиться впечатлениями от увиденного.

В конце разговора сказал, что написал гневное письмо его создателям: