Пижона - в расход

Слейд не произнес ни слова, а Траск протянул спою костистую лапищу с зажатым в ней большущим твердым пистолетом и легонько стукнул меня стволом по голове.

– Я же сказал, на пол, племянничек.

И я улегся на пол, вновь накрыв себя ковриком.

Вот он, ответ. Запечатан в голове Слейда, как в бутылке. Слейд ездил к Фермеру Агриколе не с Траском, а с кем-то еще. И этот кто-то увидел, услышал или сказал нечто, представлявшее для него опасность. Поэтому после ухода он заявил Слейду: «Извини, я забыл свои сигареты». Или: «Ой, вспомнил, надо бы спросить Фермера...» Или: «Подожди, мне надо пойти отлить». Словом, что угодно. Пока Слейд ждал, тот второй вернулся в дом, убил Агриколу, вышел и укатил вместе со Слейдом.

И этого человека могли бы заподозрить. Во всяком случае, Слейд мог бы все вспомнить и заподозрить его, не вломись я туда несколько минут спустя, принимая на себя и вину, и подозрения.

Мне уже давно следовало бы все это понять, но я слишком привык считать Траска и Слейда неразлучной парочкой. Однако разве не расстались они вчера, когда один следил за домом Арти, а второй, вероятно, находился в обществе инспектора Махоуни? Не будь я тогда в плену предубеждений и допусти хотя бы мысль о том, что Траск и Слейд могли работать порознь, могли в течение короткого времени жить друг без друга, я был бы сейчас куда ближе к разгадке.

Но и это лучше, чем ничего. Теперь я знал, как был убит Агрикола, и мог догадаться почему. И оставалось разрешить лишь весьма запутанный вопрос о личности убийцы.

Едва ли не в тот миг, когда машина остановилась, я понял, кто он. Да, это наверняка он, наверняка. Он был единственным в мире человеком, знавшим то, что надо было знать; бывавшим там, где нужно, именно тогда, когда нужно.

Только он мог обстряпать это дело, представлявшее собой хитроумное сочетание трусости и коварства, лукавства и безрассудства.

Машина свернула с шоссе и теперь ехала по какому-то хрустящему грунту.

Судя по звуку, это был песок. Она все замедляла ход, раскачиваясь на ухабах, и наконец остановилась.

Распахнулись и захлопнулись дверцы. Послышался скрип песка под ногами.

Снова открылась дверца, та, что была у меня в ногах, и голос Траска произнес:

– Приехали, племянничек.

Я скинул коврик и сел.

– Теперь порядок, – сказал я. – Теперь я все знаю.

– Пойдем прогуляемся, племянничек, – предложил Траск.

Он и не слышал меня.

– Но я все вычислил, – заявил я. – Теперь все в порядке, я пришел к выводу.

Траск опять показал мне свой большой тяжелый пистолет.

– Вылезай из машины, племянничек.

Я посмотрел на него, потом – мимо него, но не увидел ничего, кроме Слейда.

Я обо всем догадался, а этим дурням совершенно наплевать. Я знал, в чем дело, а они все равно хотят отправить меня в путешествие на тот свет.

– Племянничек, – сказал Траск, – пошли.

***

Вы уж меня простите, но я намерен ненадолго переключиться на повествование от третьего лица. Следующая сцена слишком уж действовала мне на нервы, и описывать ее от первого лица я не в состоянии. Я хотел бы наблюдать ее с как можно более далекого расстояния – к примеру, с середины пролива Лонг-Айленд.

Поэтому...

Место действия – клочок песчаного пляжа неподалеку от Ориент-Пойнт, одного из двух южных островков Лонг-Айленда. Второй, Монтаук-Пойнт, расположен дальше к тогу и пользуется более широкой известностью. На вид он гораздо невзрачнее, зато не такой сонный и лучше застроен. Летом три раза на дню от Ориент-Пойнт отчаливает паром, который плывет в Коннектикут, в Нью-Лондон. Опять же летом здешние воды кишат прогулочными катерами, а пляжи – купальщиками и любителями позагорать. Но после Дня Труда тут появляются безлюдные участки, которые все разрастаются. Поэтому к первым снегопадам Ориент-Пойнт выглядит совершенно покинутым.

Вышеупомянутый клочок пляжа представляет собой один из таких безлюдных участков. Во всяком случае, представлял, пока несколько минут назад на нем не появился автомобиль. Машина медленно катила по песчаным дюнам со стороны дороги, которую с пляжа было не разглядеть. Большая черная машина, новенькая и блестящая в лучах сентябрьского солнышка. Она остановилась поодаль от кромки воды, на расстоянии, примерно равном длине городского квартала, и из нее вылезли двое мужчин в черных пальто. Ветер подхватил полы пальто и прижал их к ногам двух мужчин.

Спустя минуту или две из машины выбрался третий мужчина, пониже и похлипче двух первых. На нем был черный плащ, который ветер тоже прижал к его ногам.

Троица зашагала прочь от машины. Они шли гуськом, тот, что был в плаще, плелся вторым. Остальные двое шли, ссутулясь и засунув руки в карманы пальто. Поступь их была тяжела. Но мужчина в середине, похоже, что-то рассказывал: его руки пребывали в непрерывном движении, будто крылья неуправляемой ветряной мельницы, а голова дергалась в такт речи. Остальные двое, казалось, не слушали его.