Плач

Дом Коттерстоука не изменился со дня нашей инспекции. Ставни были закрыты, внутри дома стояла тишина, а конюшня позади него снова пустовала и казалась заброшенной этим знойным утром. Было трудно поверить, что мы находимся в центре огромного города. Старая миссис Коттерстоук, подумал я, прожила здесь более пятидесяти лет. Мы привязали лошадей, а когда вышли на солнцепек, Филип, снова став практикующим адвокатом, сказал:

— Им надо было уже продать этот дом. Деньги все больше обесцениваются. Но никто из этих двоих не сделает и шага к продаже, пока не разрешится спор.

Мы прошли через двор конюшни и, выйдя через арку на улицу, постучали в дверь дома. Внутри послышались шаркающие шаги, и старик Воуэлл отворил дверь. Его слезящиеся глаза в удивлении расширились при виде нас в наших робах, и он быстро поклонился.

— Джентльмены, я не знал, что вы придете. У меня нет никаких указаний. Должна состояться новая инспекция?

Из его слов я заключил, что он еще не знает, что я больше не представляю интересы Изабель. Филип дружелюбно ответил:

— Нет, любезнейший, но у нас есть несколько вопросов, которые могли бы помочь нам в этом деле.

Патрик Воуэлл покачал головой в очевидном недовольстве.

— Не знаю, чем я могу помочь. Я служил покойной миссис Коттерстоук всю ее жизнь, но мне ничего не известно о ее делах. Мой долг — лишь держать дом в сохранности.

— Нам очень хочется выяснить, нельзя ли решить спор без обращения в суд, — сказал я.

— На это мало шансов, — печально ответил слуга. — Однако заходите, джентльмены.

Он провел нас в гостиную. Я заметил, что незаконченное вышивание по-прежнему лежит на кресле напротив стенной росписи, и задумался, изменилось ли здесь хоть что-нибудь после смерти хозяйки.

— Прекрасное произведение, — сказал я, посмотрев на картину. — Вы здесь были, когда ее писали?

— Да, сэр. Я тогда был еще почти мальчишкой, но, помню, подумал, что она как живая. Моя покойная госпожа, ее первый муж и двое маленьких детей — все точно такие, какими были тогда. Теперь грустно ее видеть — госпожа умерла, а дети на ножах… — Патрик посмотрел на нас с настороженностью.

— Я слышал, как умер их отчим, — сказал Филип. — Печальная история.

Он пересказал рассказ старого барристера, и пока он говорил, старый слуга все больше горбился, и на глазах его выступили слезы. Под конец старик спросил:

— Можно мне сесть, джентльмены?

— Разумеется, — ответил Филип.

Воуэлл опустился на табурет.

— Значит, вы знаете эту старую историю… Я догадывался, что с этой новой ссорой она рано или поздно выйдет на свет. — Он сжал кулаки и уставился в циновку на полу, а потом как будто решился и тоже начал рассказывать: — Мастеру Эдварду было тогда одиннадцать, миссис Изабель — двенадцать. В детстве они не были очень дружны. Оба являлись гордыми натурами, любили стоять на своем и часто ссорились. Надо сказать, и их мать тоже была строга с ними. Хотя она была доброй госпожой и упомянула меня в своем завещании…

— Однако завещание сначала должно вступить в силу, — заметил я, зная, что до этого Патрик не получит свою часть.

Старик продолжил:

— Дети любили своего отца. Когда он умер, оба очень опечалились. Помню, я застал их, когда они плакали, обнявшись. Единственный раз я видел такое. — Он взглянул на нас. — С тех пор как умерла моя госпожа и начался спор за эту картину, я не знал, что делать, что сказать. Это было тяжело, джентльмены…

— Так позвольте помочь вам, — тихо сказал Филип.

Воуэлл глубоко вздохнул:

— Возможно, миссис Коттерстоук слишком скоро снова вышла замуж — всего через год. Но ей было трудно самой вести дела — некоторые не любят иметь дело с женщиной, а дети были еще слишком малы, чтобы помогать ей. Но ее новый муж, мастер Джонсон, он был хороший человек. Госпожа знала это. А вот дети…

Я тихо проговорил, вспомнив Барака и его мать:

— Может быть, они сочли это предательством?

Слуга поднял голову:

— Да. Было… неприятно видеть их тогда. Они хихикали и шептались по углам, говоря и делая… — Он поколебался. — Нехорошие вещи.

— Какого рода? — спросил Филип.

— У мастера Коттерстоука была прекрасная книга римских стихов, очень красиво написанная и украшенная — от руки, ведь в те годы книги не печатались пачками, как теперь, — и она пропала. Всех слуг подняли ее искать, но она так и не нашлась. Помню, дети посматривали на нас, когда мы искали, и улыбались друг другу. И другие вещи хозяина пропадали. Думаю, это они приложили руку к пропажам. Но мастер Коттерстоук, а особенно госпожа, думали на нас, нерадивых слуг. Всегда мы виноваты, — горько добавил Патрик. — Госпожа и мастер Коттерстоук были тогда увлечены друг другом, и госпожа забеременела. Они едва замечали детей. — Он покачал головой. — Думаю, это злило их еще больше. Однажды я подслушал, как они разговаривали на лестнице: мастер Эдвард говорил, что их лишат наследства и все достанется новому ребенку, а мать вообще почти на них не смотрит… А потом…

— Продолжайте, — мягко подтолкнул я рассказчика.