Плач

— Она могла бы говорить, как добрая христианка, но в ней нет милосердия. Я этого не потерплю! — На какой-то момент к Екатерине вернулась ее царственность, и я не мог скрыть легкого румянца оттого, что насмешка надо мною вызвала ее гнев.

Парр вернулся к главному предмету нашего разговора:

— Как видите, Гардинер и его люди стремились напасть на реформаторов в совете через своих жен. Но когда расследование, касающееся королевы и ее окружения, ничего не дало, король рассердился: он догадался, что это был лживый заговор с целью заставить его изменить политику. И слухи, что Анну Эскью пытали, похоже, тоже вызвали его гнев.

— Это не слухи, — сказал я. — Я был на сожжении. Она не могла стоять, ее предали смерти сидящей на стуле.

— Мы тревожились, как бы они не применили эти пытки, чтобы вытянуть из нее компрометирующую информацию о королеве. Хотя Ее Величество никогда не встречалась с этой женщиной. Но леди Хартфорд и леди Динни посылали ей деньги, пока она была в тюрьме…

— Чтобы она не голодала! — взорвалась королева. — Это было милосердие, милосердие! Миссис Эскью…

— Миссис Кайм, — осторожно поправил Кранмер.

— Ладно, миссис Кайм! Что я могла оказаться причиной того, что ее пытали…

В уголках глаз Екатерины снова показались слезы — и это у королевы, которая всегда отличалась таким самообладанием! Что же ей пришлось вынести в эти последние месяцы, зная, что она находится под следствием, но не может ничего сказать, и пытаясь вести себя с королем как ни в чем не бывало? Я видел, что она на грани и даже не в состоянии самостоятельно рассказать всю эту историю.

— Мы не знаем причины. — Лорд Парр положил свою узловатую кисть на руку племяннице. — Но в любом случае, похоже, королю хватило. Он был также разгневан, что к сожжению был приговорен его друг Джордж Блэгг, и помиловал его.

Архиепископ согласно кивнул:

— Заговор Гардинера провалился. Король решил, что пора сказать «хватит!».

«И этим, — подумал я, — объясняется встревоженный вид Рича в Смитфилде. И, возможно, вот почему Кранмер решил, что теперь не опасно появиться при дворе».

Сам же Томас проговорил с кривой улыбкой:

— И вот он решил преподать охотникам за еретиками урок, которого они не забудут. — Архиепископ посмотрел на королеву, а та закрыла глаза.

Кранмер глубоко вздохнул:

— Три года назад, когда Гардинер охотился за моей головой, выискивая еретиков в моей епархии, король вызвал меня к себе. И сказал, что дал согласие на допрос меня Тайным советом. — Томас немного помолчал, на его лице отразились воспоминания о пережитом страхе, и он опять глубоко вздохнул. — Но Его Величество сказал мне, что следствие в моей епархии возглавлю я сам, и дал мне перстень, дабы Тайный совет видел его благоволение ко мне. Хотя сначала он напугал меня, сказав, что теперь знает, кто величайший еретик в Кенте. Напугал своим предупреждением, но в то же время показал свое доверие. — Кранмер снова ненадолго замолчал. — А на прошлой неделе он применил ту же стратегию с Ее Величеством. — Он многозначительно посмотрел на королеву.

Та подняла голову.

— Король вызвал меня в личные покои. Неделю назад, девятого числа. И его слова поразили меня. Он прямо сказал, что Гардинер и его друзья пытались заставить его поверить в гнусную ложь обо мне, но теперь он это понял. Он не знал, что все это мне известно. Или, возможно, знал, но ничего не сказал, — он умеет так. — Екатерина прервалась и снова стала теребить жемчужину, а потом продолжила странным деревянным тоном: — Он сказал, что его любовь ко мне не угасла, и попросил моей помощи, чтобы проучить Гардинера и Ризли. Сказал, что подпишет указ о моем аресте и велит Ризли взять меня под стражу. Но притворится, что копия указа случайно попала в мои руки. Все услышат, как я плачу в отчаянии, и он придет утешить меня.

Голос Ее Величества прервался на секунду, и она судорожно глотнула, а мое сердце заколотилось от досады, что король обращается с ней таким образом.

— На следующий вечер меня вызовут в его покои, и я попрошу прощения перед его людьми, что зашла слишком далеко в обсуждении религии. — Она закрыла глаза. — Мне надлежало сказать, что я знаю, что долг женщины — слушаться мужа, и что я только пыталась отвлечь его от боли в ногах. Я сделала, как он велел, сыграла свою роль в представлении. — Я заметил в ее голосе нотку горечи, тут же подавленную. — А на следующий день мне надлежало пойти на прогулку в сад с ним и моими фрейлинами. По договоренности с королем Ризли должен был прийти с пятьюдесятью стражниками, чтобы арестовать меня. Тот решил, что победил, но когда он прибыл, король вырвал у него из рук ордер на арест, назвал его перед стражей и моими фрейлинами скотом и мошенником и велел убираться. — Екатерина грустно улыбнулась. — С тех пор Его Величество очень нежен и внимателен ко мне перед всеми. Дарит мне новые драгоценности — он знает, что я люблю яркие драгоценные камни. Во мне всегда был грех жадности, как и тщеславия. — Она понурила голову.