Плач

Дверь открыла женщина за сорок, невысокая и худая, в отличие от рослого и сильного Элиаса. На ней было бесформенное серое платье, и она даже не покрыла голову чепцом, а наспех заколола свои темные волосы на затылке. В ее широко раскрытых глазах виднелся страх и ужас. На ее манжетах я заметил красные пятна. Она посмотрела на меня, а потом на Сесила и испуганно спросила:

— Кто это?

— Мастер Шардлейк. Юрист, — ответил Уильям. — Он, как и я, не преследует людей за их взгляды. Можно войти, любезная Рук?

Беспомощно ссутулившись, хозяйка дома кивнула и отвела нас в бедно обставленную комнату, где за столом сидели две исхудавшие девочки лет восьми и девяти. У младшей, как у матери, было маленькое птичье личико, а старшая массивностью сложения и черт лица напоминала Элиаса. Обе в страхе уставились на нас. Я заметил на полу ведро и швабру, а рядом — брошенный скомканный передник в красных пятнах.

— Девочки, — ласково проговорила добрейшая Рук, — поднимитесь в спальню. Но не входите в комнату брата. Клянетесь?

— Клянусь, — сказала ее старшая дочь.

Она взяла сестру за руку, и они вместе проскользнули мимо нас. С деревянной лестницы послышались их шаги, а их мать села.

— Его сестрам не надо этого видеть, — сказала она и добавила прервавшимся голосом: — Да и матери тоже.

— Девочки знают? — тихим голосом спросил Сесил.

— Они думают, что его избили, а не убили. Было нелегко удержать их в комнате прошлой ночью, когда я поднимала его тело по лестнице. Они высунулись на шум и спрашивали, что такое. — На мгновение миссис Рук положила лоб на дрожащую руку, а потом подняла голову и в отчаянии посмотрела на нас: — Не знаю, что мне теперь делать, джентльмены.

— Мы попытаемся вам помочь, — сказал Уильям. — А пока не могли бы вы рассказать еще раз, что случилось, этому джентльмену?

— Если это не слишком для вас, — добавил я.

— После того, что я видела, рассказывать — это легче, — без всякого выражения сказала женщина и глубоко вздохнула. — Мой муж умер в прошлом году. Слава богу, Элиас получил работу у мастера Грининга. Но он проводил там слишком много свободного времени, разговаривая с мастером Гринингом и его друзьями. Кое-что из того, что они обсуждали, — ее глаза заметались между нами, — было очень опасно.

— О том, вы говорили мне, что вера и Библия — единственные ключи к благодати, и подвергали сомнению, что социальное устройство было предписано Богом, — уточнил молодой человек.

Рук кивнула:

— Я сердилась на Элиаса, что он говорит о таких вещах перед сестрами. Отец поколотил бы его. И все же, — ее голос смягчился, — мой сын был молод и злился, что мир так несправедлив, он был полон вновь обретенных идей. Элиас был хороший мальчик, он не пил и не транжирил, и мы втроем жили на его заработок. — Она провела рукой по волосам. — А теперь не знаю, что с нами будет. Девочки…

— Я посмотрю, что можно сделать, — сказал Сесил.

— Так что случилось прошлой ночью? — чуть погодя спросил я.

Женщина посмотрела на меня:

— Было около десяти, девочки уже легли, слава богу, и я сама уже собиралась наверх. Я беспокоилась, потому что прошлой ночью Элиас не пришел домой. Он был угрюм и неспокоен после убийства бедного мастера Грининга. Потом я услышала его голос снаружи, он кричал: «На помощь! Мама!» — Она безутешно покачала головой. — Последние слова, которые он произнес в жизни, и это было слишком поздно. Я думала, он ходит вокруг дома, проверяя, безопасно ли войти. — Рук глотнула. — И сразу открыла дверь. Из прохода между домами выбежали двое. У одного была дубина. Они пробежали мимо меня, мимо повозки на улице и скрылись. Я заглянула в проход. Там лежал мой сын. Его голова… — Она крепко зажмурила глаза. — Там повсюду, повсюду была кровь. Но он был еще жив и схватил меня за руку. И сказал: «Скажи им, скажи моим друзьям, что меня убили за Анну Эскью». И умер, — добавила несчастная мать мертвым голосом. — Не знаю, как я нашла в себе силы, но я втащила его в дом, подняла на второй этаж и положила в его комнату. Знаю, мне следовало пойти к констеблю, но после его слов — после этого имени… — Ее голос упал до шепота. — Анна Эскью. Та, которую сожгли в пятницу. — Женщина взглянула на нас. — Элиас хотел пойти на сожжение, крикнуть что-нибудь ободряющее бедным душам. Думаю, друзья убедили его, что так он только сам окажется на костре. — В ее глазах возросла злоба. — Он не стал бы первым из молодых подмастерьев, кого сожгли в последние годы!

— Не стал бы, — сказал Сесил. — Но они и Элиас теперь не подвержены злу этого мира, они в объятиях Иисуса. — Эти слова могли прозвучать банально, но он произнес их совершенно искренне.

Добрая Рук снова спросила в отчаянии:

— Что я должна сделать, джентльмены?

Уильям тяжело вздохнул:

— Ничего не говорите коронеру, пока не надо. Если кто-то спросит, отвечайте, что Элиас так и не вернулся.

— Лгать властям?

— Да. Пока что. У нас есть могущественные друзья, и мы сможем защитить вас от любой беды. Не спрашивайте нас сейчас ни о чем — больше мы вам сказать не можем, — но будьте уверены, что мы выследим тех, кто убил Элиаса и мастера Грининга.