С этого дня женщина пошла на поправку. У неё спал жар. Бубоны сделались похожи на обыкновенные синяки, и человек, вспоминая, как поколачивал жену в дурные годы, иногда отводил взгляд и ощущал горечь и стыд. В такие минуты он порывался сделать для жены что-нибудь доброе: укрыть её от чужого взгляда, пусть и равнодушного, растереть ей холодные и немевшие руки, накормить посытней. Человек осмелел настолько, что, при раздаче еды, требовал теперь себе тройную порцию, — и получал её.
Шестнадцать дней и ночей провели в палате святого Людовика человек и его жена. Они мало говорили, но много смотрели друг на друга, будто видели друг друга впервые. Оба были слишком мало искушены в медицине, чтобы понять, насколько чудесно выздоровление женщины и насколько чудеснее его то невнимание, которым чума наградила человека. Тот так и не удостоился сестринского поцелуя чёрной девы, не обзавёлся ни единым чумным знаком на коже. На семнадцатую ночь, когда человек и его жена спали, в палату святого Людовика явился странный гость.
Человек никогда не жаловался на слух. Спал он чутко. Побывав, в ребячестве, в шкуре подмастерья, он хорошо усвоил, что безмятежный сон вреден для боков: мастер запросто пустит в ход кулаки, а то и на пинок расщедрится, если подмастерье не явится по первому его зову. Так что человек едва ли мог бы не расслышать, как грохочет засов на дверях чумной палаты; как скрипят дверные петли; как гремят каблуки того, кто шагает, в ночной больной тишине, по каменному полу. И всё-таки — пришелец с воли не разбудил его. Его разбудила собака — огромная чёрная собака с короткой шерстью, высокими стоячими ушами, вытянутой мордой, на длинных и тонких лапах. Она ткнулась холодным носом человеку в затылок, зловеще и тихо зарычала и, словно игривый жеребёнок, отпрыгнула в сторону, спружинив всеми четырьмя лапами сразу. Человеку понадобилось лишь мгновение, чтобы увидеть и осознать угрозу. Его тело пришло в движение. Он первым делом отгородил собою спящую жену от псины. А уж потом, поверив, что та не собирается немедленно нападать, осмотрелся.
Сделать это было не так просто: редкие светильники, выставленные вдоль стен, едва теплились. Масло, служившее им топливом, на первосортное никак не тянуло: над каждым огненным язычком клубилось облако удушливого чада, почти скрывавшее огонь. И всё-таки ночного гостя — хозяина собаки — человек разглядел. Тот был высок, хорошо сложён и — с головы до пят — залит алой кровью. Так показалось человеку на первый взгляд. Незнакомец беззвучно приблизился на несколько шагов, замер у одного из светильников — и человек понял, что обманулся. Гость был облачён в красную мантию с капюшоном — всего-то. Впрочем, вместо того чтобы успокоиться, человек испугался. Испугался всерьёз. Испугался за супругу и собственную душу. Ему показалось, незнакомец явился, чтобы отнять у него то и другое.
Капюшон красной мантии — вот что пугало пуще прочего. Глухой островерхий капюшон, полностью покрывавший голову чужака. В прорезях для глаз плескалась ночь. Человек заметил это — и сердце его едва не оборвалось. А в голове теснились мысли: кто позволил незнакомцу переступить порог чумной палаты? Знает ли привратник о том, что это случилось? Ведает ли об этом Вазари? Ночной гость слишком статен, слишком уверен в себе, чтобы почитать его за зачумлённого. А уж пса причислить к больным не выйдет и подавно.
А незнакомец вдруг поднял руку и обратил чёрный взор на человека.
- Приветствую тебя, Валтасар, дитя Божье, — громогласно возвестил он. Голос прошёлся по смрадной палате штормовым ветром. Голос поколебал язычки пламени в светильниках. Но голос не пробудил ото сна ни живых, ни мёртвых в палате святого Людовика.
- И ты здравствуй, — хрипло ответил человек. — Здравствуй, кем бы ты ни был.
- Ха, — Хорошо сказано, — незнакомец воздел к небу уже обе руки. — А хотел бы ты знать, Валтасар, с кем ведёшь беседу?
- Ты — демон? Палач? Чумной доктор, для которого не нашлось подходящего платья?
- Ха-ха-ха, — зычно расхохотался гость. — Сколько домыслов — один чудней другого! Даже в страдании люди тщеславны! Ты не лучше прочих: первым по старшинству назвал демона. Почему ты полагаешь, что достоин визита почётного гражданина Ада? А ведомо ли тебе, что по соседству с Пистойей, во Флоренции — славнейшем городе на земле — о мертвецах заботится Общество Милосердия? И все его члены — добродетельные и богобоязненные горожане — носят точно такую одежду, какую ты видишь сейчас на мне?
- Так ты из Флоренции? — Сбитый с толку, переспросил человек.
- Это зависит от того, жив я или мёртв, — со смешком процедил чужак. — Если мёртв — то уж наверняка из Флоренции. Флоренция теперь — город мертвецов. Там трупами усеяны улицы, и вонь от них стоит такая, что ангелы, посмевшие кружить над городом, мрут в полёте. Там кончились гробы, и мёртвых хоронят на досках, или в пыльных мешках, или попросту сталкивают, в чём есть, в обширные ямы. Там сыты собаки, потому что жрут мертвечину, пока не лопнет брюхо.