Дед выдохнул. Он чувствовал облегчение. Точка. После всего, сопричастником чему его сделали, так будет проще всего. Сознание, разум никогда не переживут этого. Накатит безумие. Оно уже шумит где-то вдали, как цунами. Смерть бывает картинкой и огнём. Бывает кулаком, сжимающим сердце. Он видел смерти, о которых не мог даже крикнуть в небо, богу или дождю. Такое огромное, такое безграничное отчаяние нести — невозможно. Старший с ножом — острым, блестящим, быстрым — не в пример второму палачу — переймёт ношу. Дед закрыл глаза.
- Назад! — Внятно и спокойно выговорил где-то за спиной дознаватель в элегантном костюме. — Всем отойти назад. Эта казнь отменяется.
- Что ты сказал? Повтори! — Старший почти рычал. Дед открыл глаза и увидел, как дознаватель повелительным жестом показывает, чтобы бойцы в камуфляже отошли от пленника.
- Я сказал: не сегодня. — Ценитель одеколона протягивал старшему какую-то бумагу. — Мы меняем его — на нескольких наших и перемирие.
- Мне плевать. Я не стану читать! — Нож коснулся горла Деда. — Из-за этой собаки погибли мои люди!
- Прочтите! — Вкрадчиво предложил человек в костюме. — Так будет лучше для всех.
Дед услышал в бархатном голосе дознавателя то, что не умел или не хотел расслышать старший палач: угрозу. Из джипа выбрались трое мужчин, выправка и тёмно-синяя форма которых резко отличала их от старшего и его подчинённых. Невооружённым взглядом было видно, что первые — профессионалы войны, лишённые эмоций, а вторые — лишь оголтелые и озлобленные любители. Тёмно-синие демонстративно взяли на изготовку аккуратные израильские автоматы УЗИ. Наконец, человек с ножом начал понимать, что к чему. Он выхватил бумагу из рук ароматного. Долго вчитывался, не опуская лезвия, пока дознаватель не приблизился к Деду и не отвёл нож старшего мягким движением руки. Тот отошёл на шаг. Стянул маску. Под ней обнаружилось заросшее щетиной лицо, с впалыми щеками и глазами настолько красными, что, казалось, человек не спал неделю кряду.
- Ты тоже собака. — Прошептал он, обращаясь к спасителю пленника. — Тебе надо пустить кровь.
- Может быть, вы правы, — раздумчиво произнёс ароматный. — Но об этом мы поговорим позже. Сейчас я увожу этого человека. — Пальцы сомкнулись на плече Деда железной хваткой и одним рывком поставили того на ноги. — Желаю хорошего дня. — Тёмно-синие, уже не играя в дружелюбие, направили автоматы на старшего и палачей.
Дознаватель лично затолкнул Деда в джип. Туда же, отступив по всем правилам военного искусства, через минуту загрузились тёмно-синие. Машина рванула с места.
- Зачем вы это сделали? — Мёртвым голосом спросил Дед, уже зная ответ.
- Да, неприятное зрелище, — серьёзно кивнул ароматный. — Но мы старались для вас, понимаете? Это всё — для вас. Если говорить о роли личности в истории, вы слишком уж близки к тому, чтобы играть одну из ведущих ролей в нашем деле… Хотите пари… Вы не вернётесь в контору… Никогда…
Павел открыл глаза. Веки дрогнули — и разошлись. Это единственное движение — крохотное движение век — и то далось ему с колоссальным трудом. Сил не хватало даже, чтобы пошевелить головой. Руки и ноги налились свинцовой тяжестью, — сдвинуть их хотя бы на сантиметр было равносильно тому, чтобы сдвинуть гору. И это при том, что Павел не ощущал никаких пут на своих конечностях — ни верёвки, ни наручников, ни клейкой ленты скотча. Он был свободен — и при этом тяжёл, как гранитный великан.
Чтобы осмотреться, пришлось вращать глазами. Наверное, со стороны это выглядело забавно, а то и жутковато. Павел обнаружил, что находится в каком-то бетонном мешке: сидит в грязном офисном кресле с жёсткой спинкой; весь поролон из неё был вырезан кем-то хулиганистым или хозяйственным. Вокруг сложными фигурами выгнулись ржавые трубы, с огромными вентилями, выкрашенными красной краской. Эти вентили казались лужицами крови на ржавчине. Павлу даже сделалось интересно: на кой чёрт красить вентили, а трубы при этом оставлять ржаветь. Уши мучал низкий гул неведомой механической установки. Ещё слышались звуки капели и тонкого свиста, с каким паровые котлы спускают пар.
- Очнулся? — Раздался из-за левого плеча знакомый голос.
Павел скосил глаза налево — настолько, насколько это вообще было возможно, — но этого оказалось недостаточно. Пришлось поворачивать голову. Наверное, кремлёвский царь-колокол не весил столько, сколько эта заурядная голова.
- Это я… — Хриплый голос «арийца» подтверждал, что и тому пришлось несладко. — Мы… в гостях… у твоего друга… Он нашёл нас…
- Что… за место… здесь?.. — В тон Третьякову, заикаясь и фальшивя на каждом слове, выдавил Павел.
- Не знаю. — Думаю, мы всё ещё в общаге… Где-нибудь в подвале или в бойлерной… — Проговорил коллекционер. — Он… уже поработал с нами… Со мной…
- Где Струве? — Спохватился управдом.
- Здесь… Лежит на матрасе, у двери… Ещё не очнулся…
- А где… он? — Павел отчего-то не решался произнести: «богомол».