Плач Агриопы

- Кончу тебя, гада, или себя кончу! — Выкрикнул студент. Павел неожиданно подумал, что с крикуном болезнь играет в жестокую игру; ведёт себя, как кошка с полузадушенной мышью. Да и грипп ли у него? Слишком уж он бодр для человека, с температурой сорок по Цельсию.

- Так я и думал. — Третьяков кивнул — будто утвердился в чём-то важном. — Если не хочешь с нами бежать — придётся тебе нам послужить.

А дальше — произошло нежданное.

Быстрое и слепящее, как проблеск молнии.

Внезапное для всех, кроме самого «арийца».

Тот подошёл к затуманенному окну, несколько раз глубоко вздохнул — жадно, словно насыщаясь влажной прохладой — и вдруг, как кузнечик из-под велосипедного колеса, прыгнул к студенту. Тут же набросился на него со спины, сдавил ему ладонью горло.

В его руке, как будто выпрыгнув из-под манжеты, появился нож — должно быть, не здешний, не из травнического дома: толстый, швейцарский, с миллионом бессмысленных лезвий.

Павел шарахнулся в сторону, зацепил ногой газовую горелку. Та затанцевала юлой, но не упала. Алхимик — заученным движением — юркнул за сундук.

Третьяков совершал убийство — расчётливое, умелое, хладнокровное убийство на глазах свидетелей.

Студент хрипел, дёргался.

Его кровь кипела от жара, — и уже лилась… Лилась ли?..

Может, и нет, но сталь ножа уже кроила, уродовала ему лицо… Уродовала?.. Кроила?..

Павлу подурнело. Никогда и нигде он не видел ничего подобного. Только в кино — в заэкранной жуткой сказке.

Покойников, уродства, муки — это да. И немало, в последнее время. Убийство… В голове стучало: «убийство!» Пульсировало: «зверь, зверь…»

У зверя напряжённое лицо.

У зверя шевелятся губы — он как будто поедает жертву.

- Очнись! Ты оглох? — Третьяков обернулся к Павлу и прямо-таки полыхал гневом. — Я сказал: подай склянку!

- Ка…какую склянку? — Управдом потряс головой. И морок слегка рассеялся. «Ариец» не душил студента — он запрокидывал тому голову. И, одновременно, разжимал ножом его сжатые зубы.

- С зельем! С терияком! Ну! Быстро!

На сей раз Третьякова услышал не только Павел, но и алхимик. Рука последнего высунулась из-за сундука. В ней была зажата майонезная «баночка для анализов». Рука и баночка — обе дрожали. Управдом перехватил дар. Уловил едкую вонь, поднимавшуюся из сосуда. Жжёный сахар, в смеси с французским заплесневелым сыром и палёной автомобильной покрышкой.

- Сколько надо этой гадости съесть за раз? — Третьяков, казалось, выдыхался; студент, несмотря на болезнь, сопротивлялся отчаянно.

- Сколько? — Нервно переспросил Павел, отыскав глазами алхимика.

- Ложка! Маленькая ложка! — Поспешно — и очень понятливо, незамедлительно, — откликнулся тот.

- Чайная ложка! — Перефразировал Павел.

- Так и засовывай в него столько! — Коллекционер был в бешенстве. — Он мне сейчас нож перекусит!.. Или я ему зубы сломаю, что верней!..

- Я? В него? — Управдом, в смятении, переводил взгляд с баночки на студента.

- Да! Да! Не сиди сиднем!

Павел вдруг ощутил, что рядом разыгрывается трагедия. Да что там трагедия — катастрофа. Как будто его потомственную хрущёвку сотрясает землетрясение, а он, вместо того чтобы спасаться, вместе со всеми соседями, — бежать на улицу в одних трусах, — смотрит скандальное ток-шоу. Эта мысль отчего-то взбодрила, отрезвила его. Он и не заметил, как сорвался с места и пересёк комнату наискось. Страх даже не успел вспыхнуть ярким красным: «осторожно!» — в голове. Но, даже если полдела было сделано, оставалась вторая половина: накормить студента замазкой из майонезной банки.

Управдом огляделся: ни ложки, ни вилки, ни даже ножа в пределах видимости. А ведь где-то они есть: чем-то же ели вегетарианское рагу накануне! Были — и сплыли. Единственный «столовый прибор» — в руках Третьякова.

- Скорей! — Тот, должно быть, воспринял замешательство Павла, как робость.

И тогда управдом, со страдальческим всхлипом, поддел замазку пальцем и — широким художническим мазком — размазал её по губам студента. Большая часть месива осталась на губах, но и между зубами просочилось немало.

- Пить! Дай ему пить! — Прикрикнул Третьяков. — Много! Чтоб не выплюнул!

Павел поспешно освободил руки, избавился от баночки, дрожавшими руками поднял ополовиненную канистру с водой — и вылил почти всю на запрокинутое лицо студента. Он перестарался: парень сперва вдохнул воду, как вдыхают воздух, потом закашлялся, затрясся — может, залил водой лёгкие. При этом он изловчился — и обеими ногами саданул управдома под дых.

Павел скрючился и отлетел к стене.

- Дело сделано! — Когда управдом сумел поднять голову, Третьяков уже обтирал нож о брюки. Лезвие так и не испило крови, зато было заляпано слюной. — Извини, друг, — он похлопал студента по плечу. — Ты всё равно помирать собирался. Так что, если тебе повезёт, желание сбудется. А если нет — выздоровеешь. Чем плохо? И при одном, и при другом исходе, есть свои преимущества, ведь верно?

- Сволочь! — Прошипел студент, всё ещё продолжая кашлять.

- Она самая, — покорно и устало выдохнул коллекционер.