Плач Агриопы

Словно в подтверждение того, что нюх не подвёл управдома, горбунья вдруг извлекла откуда-то из складок своего одеяния маленькую канистру. Это выглядело, как фокус: литровая канистра появилась из кармана… а может, в неё превратился носовой платок? С неожиданной резвостью, с канистрой наперевес, женщина рванулась к джипу с усачом. Павел только теперь понял её намерение: облить оратора бензином и, вероятно, поджечь. Безнадёжная попытка. Охрана усача, несомненно, вооружена и откроет огонь.

Толпа закричала. Отчего-то белые одежды проповедников вспугнули больных. Павлу казалось, вокруг — вампиры, которых вывели на солнечный свет, а лучи опалили их до костей. Боль вызвала панику?

Как только белая горбунья побежала к усачу, толпа в ужасе отшатнулась от неё. Перед ней падали и разбегались люди, совсем не препятствуя движению. Управдом ожидал выстрела, но охрана оратора — медлила.

И только когда горбунья оказалась от джипа в двух шагах, усач сделал едва уловимый жест, полуобернувшись к одному из своей компании. Плечистый мужчина, чьё лицо было закрыто, как-то странно изогнул ладонь и провёл ею в воздухе, будто разбивая руки невидимых спорщиков. Горбунья — на всём ходу — споткнулась. У неё подломились ноги. Она упала странно — коленями вперёд, а туловищем, переломившись в талии, назад. Она словно бы сложилась книжкой: лицо, повёрнутое к небу, и расцарапанные ноги — обложка. Её словно бы вывернуло наизнанку — разворотило ей позвоночник, как минимум. Бензин выплеснулся на одежды женщины. Она захрипела — и умолкла. Павел, сам не зная, зачем, бросился к горбунье. Попробовал прощупать пульс. Безуспешно. Доктор из управдома выходил аховый. Он попросту не знал, в каком месте шеи бьётся живчик пульса. Он не чувствовал ничего…. Впрочем, тело горбуньи горело от жара. И это удивляло.

Павел помнил: ещё минуту назад она казалась совсем здоровой — во всякой случае, физически; о психическом здоровье управдом поостерегся бы говорить. А теперь тело горбуньи раскалялось на глазах. Всё происходило в точности по тому же сценарию, что и в случае с самим Павлом — в подземелье, после того как настала тьма египетская. Несчастную жрала чума. Пожирала её, как голодная свинья — быстро, жадно, страшно. А жар!.. Павел отдёрнул руку. Тело горбуньи превратилось в раскалённую сковороду — хоть яичницу жарь.

От испуганной толпы поднимался, как пар дыхания, ропот. О горбунье — судачили. И Павел знал, почему: та дымилась. В самом прямом смысле слова, над её телом поднимался лёгкий дымок. Он становился всё темней, всё гуще. Люди, приблизившиеся было, чтобы удовлетворить болезненное любопытство, теперь отшатывались. А горбунья — вдруг вспыхнула.

Над её телом взвилось пламя. Будто деревянный чурбан долго-долго продержали на солнцепёке, а потом — воспламенили не как-нибудь, а сфокусированным лучом, через сильное увеличительное стекло. Тело вспыхнуло всё разом: руки, ноги, голова, грудь, живот. И горбунья коротко, жалобно вскрикнула. Тут-то Павел и убедился: она была жива до сих пор и сгорала теперь заживо.

- Тварь! — не отдавая себе отчёт в том, что делает, управдом бросился к усачу. Он бы не смог объяснить, отчего вдруг проникся ненавистью к этому человеку. Похоже, никто, кроме Павла, не считал ни его, ни его людей, виновными в смерти горбуньи. Если не он — то кто? Болезнь! Босфорский грипп! Грипп творил страшные чудеса — похоже, уже все в городе поверили в это. Лишь Павел искал человеческий облик болезни.

Он ударил кулаком по бамперу джипа, подтянулся на руках, забрался на капот. Огляделся….

Его ожидало сокрушительное фиаско: усача и след простыл, равно как и двух дюжих охранников. По джипу, кроме Павла, не топтался более никто. Зато сотни глаз уставились на возмутителя спокойствия. Сотни тел надвинулись на управдома. Они приближались медленно, как зомби из голливудских кинофильмов. Пока не угрожали управдому, не собачили его, не бросали в него камни — выжидали. Будто надеялись, что тот, как и усач, произнесёт речь.

Павел, оказавшись на возвышении, заметил, как два уцелевших белых проповедника — мужчина и девушка — покидают сквер. Первый буквально-таки тащил вторую за собой, а та то и дело оглядывалась на толпу, на джип — может, и на Павла тоже.

Управдом замер. В голове вертелось что-то давнее, важное. Что-то, воплощавшееся в образе девушки, исчезавшей из виду. «Дева, — вспомнил он. — Часть команды чумоборцев, как видел её Валтасар Армани. Стрелок, Инквизитор, Алхимик и — Дева».

Кто-то дёрнул Павла за ногу. Сильно дёрнул, расчётливо. Тот не удержал равновесие, тяжело — всем седалищем — осел на ветровое стекло джипа. Лёгкий треск и густая паутина трещин, появившаяся на стекле, свидетельствовали: управдом повредил чужое имущество на приличную сумму. Благо, этот долг возвращать ему не придётся. А вот расплатиться кровью за исчезновение усача…