Плач Агриопы

Они отступили под прикрытие собора Василия Блаженного. На возвышении перед собором — там, где недавно бесновались музыканты, — людей было совсем немного. Повинуясь импульсу, Павел потянул попутчиков за собой, а сам приблизился к небольшой площадке, на которой были в беспорядке брошены музыкальные инструменты — те самые, похожие на человеческие останки и косу смерти. Управдома не заинтересовали ни череп (наверное, какое-то подобие барабана), ни странная арфа, в форме косы. Он с изумлением взирал на «позвоночник». Вылитый позвоночник взрослого человека, с позвоночным столбом и расходившимися от него рёбрами. Между концами рёбер были натянуты тонкие струны; на них кое-где серебрились колокольцы. Павел, заворожённо, поднёс руку к одной из струн, тронул её, потревожил колокольчик…

Его сбил с ног сильный удар в ухо. Откуда ни возьмись, на площадку с инструментами выскочил патлатый грязноватый молодой человек и, с воплем боли и обиды, выхватил «позвоночник» из-под носа у управдома.

- Мы справились! — выкрикнул он, прыгая возле поверженного Павла с невероятным инструментом в обнимку, — Заткнись! Заткнись — и вали! Заткнись — и вали! Мы справились! Нас слушали. Внутри, а не снаружи! Если б он был жив… А теперь — всё кончено! Мы были голосом, а стали — дерьмом! Мы пели внутри! И в твоей голове — тоже! Думаешь, проснулся — и живой! Как не так! Сдохнешь! Всё равно — сдохнешь! Только сладко уже не будет!

Серго аккуратно, толково и не сильно, ребром ладони, ударил бесноватого куда-то под ребро. А, когда тот скрючился от боли, нанёс ещё удар — по шее, близко к основанию черепа.

- Кто это — ты в курсе? — Павел, потирая ухо, с трудом поднялся. Слух пострадал: в глубинах ушной раковины шумело море… да что там море — Атлантический океан.

- Ты у меня спрашиваешь? — удивился Серго.

- Ну да, — управдом склонил голову набок — так боль ощущалась меньше. — Может, это звезда эстрады, или кто-нибудь в этом роде?

- Не думаю, — Серго ухмыльнулся. — В комитете говорили: среди людей Вьюна есть такие, что умеют воздействовать на подсознание. Может, этот… деятель культуры… один из них?

- Почему же вы… — Павел нахмурился. — Почему же не… ликвидировали?.. А если бы — бунт, штурм, погромы — что тогда? Ведь это же на уровне: «один подумал — остальные пошли».

- Не было смысла… — боец в порванных трениках тяжело вздохнул. — Я всё время пытался сказать вам: в Комитете ждали, что волнения улягутся сами собой. Теперь для них нет оснований.

- Что это значит? — не понял Павел. — Как это: нет оснований?

- Появилось лекарство от Босфорского гриппа, — Серго грустно усмехнулся. — Там какая-то сложная механика… Медики нашли способ превращать все разновидности гриппа — в одну, излечимую. Процесс не быстрый, но, по крайней мере, теперь выздоравливать станут все, кто не в последней стадии. Я пытался вам сказать… Кремль оставили специально — чтобы снизить напряжение. Знаете, как это бывает: когда получаешь то, чего сильно хочешь, а потом не знаешь, что с этим делать, куда это девать.

- Послушай меня! — на лице Павла отразилась такая мука, что Серго участливо поддержал его под локоть, на секунду оставив Тасю. — Послушай очень внимательно и ответь, — управдом взял себя в руки и говорил теперь почти спокойно. — Когда в Комитете узнали о лекарстве? Когда это случилось? Сегодня, да? Сегодня утром?

- Позавчера ночью, — Серго покачал головой. — Понадобилось некоторое время, чтобы всё проверить. Завтра про лекарство расскажут во всех СМИ. Конечно, с доставкой информации сейчас не всё благополучно. Придётся выкручиваться. По городу поедут мобильные звуковещательные станции: машины, оборудованные сильными громкоговорителями. Уже печатаются информационные листки — и маленькие, и трёхметровые, — их расклеят на стенах, на рекламных щитах — везде. Нужно, чтобы как можно больше людей узнало о лекарстве. В Комитете решили: как только это случится — страсти остынут сами собой.

- Почему нам не сказали? — пробормотал Павел. Он был раздавлен, уничтожен. — Ты же понимаешь: если так — то всё зря! Кто-то просто решил избавиться от Вьюна нашими руками — так? Решили: не выйдет — не страшно, а выйдет — будет подарок на будущее. Всем этим шишкам. Которые не терпят, когда им возражают. Так? Ну говори: так?

Павел заметил, что, схватив за ворот, трясёт Серго — вытрясает из того душу, — только когда боец — мягко, но решительно — перехватил его руки, отвёл их от себя.

- Ваш друг… он знал… — тихо проговорил Серго. — Мы сообщили ему. Но он… не верил, что это поможет… Говорил: Босфорский грипп опять уйдёт в подполье, соскочит. Трансформируется. Он знал… вы не знали. Я пытался вам сказать — там на площади… всё время пытался…

Павел опустил руки, отошёл к чугунной решётке, оперся на неё всем телом. Он молчал. Он растратил все слова, что у него были в запасе — и теперь молчал. Внизу суетились люди. Похоже, проливали кровь и сокрушали кости друг друга. Но были и те, что — убегали прочь. Растекались тонкими ручейками — удалялись от Васильевского спуска и Красной площади, от Спасской башни и ненависти.