Плач богов (СИ)

Судьба, воля богов или случайное стечение обстоятельств? Кажется, что твоя жизнь подобна маленьким элементам сложной мозаики, которая выкладывается в определённую картину вопреки твоим желаниям и наивным представлениям об идеальном будущем. И не важно, какие чувства тебя накрывают в те или иные моменты, поскольку никому не интересно, что с тобой происходит, чего ты больше всего боишься и о чём мечтаешь на самом деле в тайне ото всех и вся. Всё это происходит только с тобой, никого не касаясь и не задевая даже невзначай. И в какой-то момент, ты действительно начинаешь ощущать себя ничтожной песчинкой в безбрежном океане жизни, совершенно одинокой и оторванной от мира, которую несёт сильное течение в неизвестном направлении, в незнакомые уголки космической бездны.

И именно тогда тебе начинает казаться, что ты перестаёшь что-либо понимать, а может и вовсе не хочешь этого делать – осознавать до конца, что же происходит в окружающей реальности и почему тебя затягивает тугими сетями тупой апатии вместо инстинкта к сопротивлению и самосохранения. Привычка, наработанная за последние годы? А вдруг это подсознательное желание окончательно обезличиться и перестать существовать на правах разумного человека?

Если бы ещё было возможно как-то отключить эмоции, которые и без того любили время от времени вскрывать душу тысячами лезвий острейшего волнения и страха. Причём страха зачастую беспочвенного и необоснованного, парализующего здравый разум и сбрасывающего его во мрак абсолютной пустоты, в глубины спящего подсознания. И тебе не остаётся ничего, как полностью отдаться данному потоку неконтролируемого течения, которое продолжало тебя уносить всё дальше и глубже. А ты и не думаешь ему сопротивляться.

А смысл? К чему вообще может привести любое сопротивление? Только усугубить ситуацию, сделав тебе по-настоящему больно, сжать сердце паническим спазмом и врезаться в глубины сознания шоковой контузией летальной безысходности?

Казалось, Эвелин не выходила из подобного состояния в течение всей поездки, лишь изредка вспоминая, что она живой человек и, как любому разумному существу, ей нужно проявлять хоть какое-то подобие осознанных действий на глазах у других сопровождающих её людей. А вот всё остальное время она могла проводить на своё усмотрение в любом удобном для себя состоянии – либо в глубокой прострации, либо в нежелательных воспоминаниях недавнего прошлого, последствия которого теперь уносили её по широкому устью Великой Эммы к очень далёким от северной столицы южным графствам. И, похоже, ничего другого у неё никогда и не имелось, кроме тех же воспоминаний и не самого светлого прошлого.

Наша малышка Эва подросла и стала совсем взрослой?– с этих слов всё и началось. По крайней мере, по мнению самой Эвелин, именно они и положили обратный отчёт её последнего «становления», а точнее, окончательной потери себя, как самостоятельной личности. Правда, что мог тогда понимать ребёнок, которому только-только исполнилось восемнадцать и которого по этическим нормам того времени автоматически причисляли к старым девам, ступивших на первую ступень данного статуса?

По правде сказать, ей всегда становилось не по себе, когда тётушка Джулия обращаясь непосредственно к ней, начинала свои пространные беседы с подобных фраз. И в тот вечер Эва тоже меньше всего ожидала, что в её комнату явится выше упомянутая особа – самая старшая из сестёр Вудвилл, высокая, статная шатенка с весьма проницательным взглядом зелёных глаз, от которого постоянно хотелось спрятаться за ближайшей мебелью или портьерой. Но последнее было невозможным. Он всегда тебя находил, даже если ты действительно до этого беззвучно укрывалась за защитным барьером плотных штор на подоконной скамье в библиотеке или в одной из малых гостиных столичной резиденции Клеменсов.

Только в тот памятный вечер Эвелин сидела за туалетным столиком своего незамысловатого будуара и готовилась ко сну. Почти не глядя в зеркальное отражение, машинально расчёсывала длинные, пепельно-русые волосы, перед тем как заплести их в косу, и как обычно ни о чём таком особенном не размышляла. Может быть обдумывала сюжет последних глав последней прочитанной ею книги? Впрочем, как и всегда. Мысли ни о чём, как и все её последние годы на попечении семейства Клеменс.

Прятаться было негде, тем более от нежданного вторжения хозяйки дома, которая могла войти в любую комнату без предупредительного стука и полученного на него разрешения. Тётя Джулия не побрезговала своим правом и в тот вечер, даже не обозначив заранее своего появления в отрывшихся дверях предварительными шагами за оными со стороны коридора. Ходить бесшумно она и любила, и с такой же нескрываемой страстью постоянно практиковала.

А улыбка на её тёмных губах, хоть и являла экспрессию радушного участия и едва не материнской нежности, каждый раз и при любых обстоятельствах вызывала у Эвы приступ обморожения позвоночного столба со страстным желанием спрятаться по-настоящему.