Ей постоянно об этом напоминают и, как правило, голосом Лилиан. Ибо так оно и есть. Только такая, как она, дурочка, способна вляпаться в нечто идиотское и несусветное.
- Ведёте себя хуже маленькой девчонки. Ни стыда, ни совести, будто мне делать больше нечего, как бегать тут за вами по всему порту. Или вам нравится, когда за вас краснеют близкие вам люди? Ладно я, кто я такая для очей и осуждающих дум благородных господ, но за что подобное заслужили ваши тётя и дядя?
- Я ни в чём не виновата! И я не хотела сюда ехать, тем более без дяди Джерома!
- Прекратите сейчас же! Вы же старше всех своих кузин, а ведёте себя так, будто вам всё ещё восемь лет. Постыдились бы! Если вам плевать на собственную репутацию, то хоть пожалейте моё больное сердце. Или думаете, я только и мечтаю, как его окончательно надорвать, когда начну искать тут вас по городу?
- Мне надо побыть одной, хоть ненадолго! – уж чего-чего, а возвращаться обратно Эва не собиралась ни за какие уговоры. И, наверное, не сколько из-за сестёр Клеменс, а из-за вспыхнувшего с утроенной силой страха перед совершенно чужим человеком. – Пожалуйста!..
Ещё немного и она точно лишится последних остатков гордости – разрыдается на глазах у служанки или вовсе сорвётся до истерики. Может поэтому Лили отреагировала на просьбу девушки совершенно иначе, чем при других обстоятельствах? Смягчилась буквально на глазах и ослабила хватку пальцев на запястье беглянки, после чего даже нагнулась и привычным для себя жестом сбила с полотнища верхней юбки Эвелин прилипшие соринки мусора со смятыми складками на неновой ткани.
- Бог с вами, мисс Эвелин. Дойдите до здания вокзала и сядьте на первую свободную скамью, только не прячьтесь и убегайте в этой своей горячке. Я должна вас видеть и знать, что с вами всё хорошо. Надеюсь, десяти минут вам хватит побыть «одной»? И не вздумайте по пути хлопнуться в обморок, тогда уж точно стыда не оберётесь.
А что ей оставалось? Только кивнуть в ответ, молча поджав губки, и кое-как сохранить лицо?
Ей уже самой не терпелось найти что-то схожее на выступающий приступок (неважно чего и где), чтобы на несколько секунд прислониться, а то и присесть, дабы отдышаться да выровнять дыхание с обезумевшим сердцебиением. Удивительно, что она умудрилась не потерять до этого сознания, поскольку пластины корсета уже не просто вжимались в рёбра и слишком нежную кожу, казалось, они буквально прорезали плоть своими тисками до самых костей, впиваясь в лёгкие тугими петлями тупой боли и спазматическим удушьем. Ещё и это дурацкое желание разрыдаться, усиливающее приступы асфиксии в разы.
Конечно, ей требовалось успокоиться, но только не на глазах определённых людей и не в таком состоянии. Желание сбежать – вполне оправданно.
Спасибо Лилиан за столь своевременное понимание. Эва слушала её разъяснения, куда идти и в какую сторону сворачивать, практически не вникая в смысл фраз. Можно подумать, она не найдёт, как пройти до каретной площадки, до которой уже рукой подать. Уж что-что, а отличить здание вокзала от других многочисленных пристроек порта она сумеет. Как и найти скамейку, ставшую в эти минуту манящим спасением в обжигающем коконе влажного воздуха тропического климата. И только в тени, никак иначе.
Наверное, так себя ощущали первооткрыватели, ступавшие на твёрдую почву неизведанных земель после долгих скитаний по мировому океану. Вначале заманивали восхищённых путешественников скрытыми сокровищами материковых красот, а потом опустошали до дна сосуды искренней радости истинными реалями беспощадной действительности. Нечто подобное испытала и Эва, только куда быстрее, чем хотелось бы. Разве что в отличие от первых, у неё не было путей к отступлению, как и отчего дома, в который можно было бы сбежать обратно. Ей не куда бежать, только идти следом за ведомой рукой, определившей её ближайшее будущее, а то и целый смысл жизни.
Поэтому, сидя под навесом сводчатой крыши центрального здания вокзала в самой теневой его части, Эвелин не посещали мысли о том, как же она хочет вернуться в Леонбург (или ещё куда). Она уже забыть забыла о таких вещах. Фраза «Хочу домой!» давным-давно выпала из её личного лексикона и никогда не согревала душу ласкающей отдушиной, если приходилось возвращаться в резиденцию Клеменсов после изнурительных прогулок по северной столице. Так и сейчас ничего подобного не касалось её оцепеневшего сознания, не успокаивало и не заживляло прохладным дуновением свежие царапины новых ран. За этим вокзалом её ничего не ждало, кроме отдельной комнаты в семейной резиденции Клеменсов в Гранд-Льюисе со звучным названием Ларго Сулей, где ей тоже едва ли позволят спрятаться или побыть в полном одиночестве какое-то время.
…- Эвааа… Эвелин. – именно этим всё и заканчивалось. Любая попытка выкрасть у времени несколько несчастных минут, обрывалась нещадной рукой жестокой реальности, и по большей части в лице неприятных для Эвы людей.