Плач домбры

Человек, с детства увидевший много нужды, наголодавшийся и нахолодавшийся, начал изо всех сил сгребать к себе добро, сколачивать хозяйство. Сначала разобрал старую, простоявшую добрых полвека избенку, поставил новый дом, надворные постройки подправил, мотоцикл купил. Налаживалась жизнь, прибывало и желаний, увеличивались расходы. Оттого и жадность проснулась, потянулась, расправила грудь. А проснулась — ей только подавай! Так просто не поспеешь, теперь и в работе, и в быту новые скорости нужны, быстрота и проворство! Объезды не признавать, рвать напрямую, срезать углы! И там успеть, и здесь поспеть.

Кажется, мы уже говорили, что Куштиряк придерживается того хорошего правила, что «муж — голова, жена — шея». В семейной конституции Юламана эта заповедь записана первой статьей. Впрочем, шее тоже частенько самой думать приходится. Жернова ежедневного быта вертит она, жена. Покупать, доставать и — «чем мы, дескать, хуже других» — такую вещь выискать, какой ни у кого нет, — все на Бибисаре.

Если вы увидите, как она, стремительно неся свой полный стан и, как пишет Зайнаб-апай, ягодицами вспархивая, спешит в сторону магазина, так знайте, туда что-нибудь завезли. Бибисара не то что другие, времени на вопросы и восклицания: «А вон то почем?» или «Ай-хай, больно уж дорого!» — не теряет, с хрустом отсчитывает деньги, и все. Если же на прибывший товар набегает много покупателей, посылает мужа: «Ступай, ты передовой механизатор, имеешь право без очереди взять».

Только не подумайте, что, кроме магазина, у нее других забот нет. Наоборот. На ее плечах тысячи всяких дел, хлопот, забот, долгов, обязанностей. Во-первых, она каждый год выращивает для колхоза гектар сахарной свеклы, во-вторых, все работы по дому выполняет одна. А им счета нет. Кроме всего, что делает каждая хозяйка, Бибисара еще пять-шесть ульев держит, каждый год, с расчетом на базар, выращивает телку, откармливает двух-трех поросят. Подросшую уже дочку к этим хлопотам и близко не подпускает, от тяжелой работы, от грязи бережет.

Наряжается Бибисара, только когда с мужем на «Москвиче» в гости или по делу куда едет, в повседневных же хлопотах как оденется в утренние сумерки в старую одежду, в резиновые сапоги, так и до позднего вечера веретеном вертится, без устали по хозяйству носится. В сарайчике, булькая, пойло скоту варится, в хлеву свиньи визжат, гуси, куры, индюки раскричались, корма просят. С ними не успеешь развязаться, наступает полдень. Сначала обедать приходит Юламан, следом Самат. Теперь уже Бибисара превращается в кухарку.

И вот что удивительно: при такой-то беспокойной, хлопотливой жизни — никак не скажешь, что ей уже за сорок. Цвет свой держит, и все дела, как молодая сношка, не пешком, а на рысце делает. Удивляются некоторые: «Что ты так бьешься, что так хлопочешь? Тысячу лет собираешься жить?» Она отвечает: «Э, брось, сидеть без дела не могу, душа не принимает. Известно, каково матери, которая детей растит. Словно птица перелетная — и гнездо свей, и птенцов накорми». За «птенцов» она считает не только двенадцатилетнего сына и дочку, которой семнадцатый пошел, но и двадцатидвухлетнего Самата. В заботе о них день-деньской бьется, то, что уже нажито, удвоить, утроить, упятерить хочет, ни зернышка, ни лучинки впустую не потратит.

К счастью ли, к несчастью ли, над тем, что жизни человеческой есть предел, Бибисара не задумывалась. На это у нее и времени нет. От темна и до темна в работе, ноги по земле бегут, руки делают, глаза высматривают, за что еще приняться. Потому она, хоть с виду и сдобная, и здоровьем пышет, иной раз застонет тихонько от боли в груди и приляжет среди белого дня. О том, что у нее сердце болит, она не то что мужу и детям сказать — самой себе признаваться не хочет. Понимает Бибисара: если она сляжет, мир остановится, семья без присмотра останется, счастье, достаток, по крупицам добытые, рассыплются. Подумает об этом хозяйка, встает упрямо и снова в сорок своих хлопот бросается. После этого рвение еще больше возрастает, любовь и ласка к детям еще шире — половодьем — разливаются.

И вот под крылом такой матери в ласке и в холе вырос Самат. Отец в воспитание сына почти не вмешивался.

Не было у него на это ни времени, ни умения. Его дело — техника, рекорд. А добытое в надежных руках, под хозяйским глазом, дети сыты, обуты, одеты. Потому семейные вожжи Юламан со спокойной душой вручил Бибисаре.

Читателю уже известно, что Самат работает в сельсовете секретарем. Обязанности свои, хоть и без особой охоты, исполняет он добросовестно. Скромный, услужливый, мягкий. И ехидным, сказанным вгорячах словам Гаты верить нельзя. Чего только человек от ревности не наговорит! Самат крепкий, здоровый парень, пнет — железо разорвет. И лицо не желтое, как шафран. В общем, вполне может перепоясаться потуже, выйти на ристалище и вступить в схватку за Танхылыу. Но вот только…