Плач домбры

Однако дело вышло не совсем по чести. Вернув калым прежнему жениху, с которым дочь была обручена с детства, ненасытный Байгильде нарушил обычай. Но семья Богары на это закрыла глаза, и аксакалы вдоль шерстки погладили: в делах саясат — политики, дескать, и слегка в сторону вильнуть не возбраняется. Аргын было заупрямился — только где уж с отцом-то тягаться, где сила, чтобы от дела, коли он его надумал, отворотить?

Сыграли свадьбу — вся округа сотрясалась. Богара размахнулся широко. «Отведает человек от моего угощения, — полагал он, — и станет мне другом, в дороге спутником будет, в бою — соратником, верным воином». Потому не только знатных и богатых турэ созвал и потчевал он, но и батыров победней и даже совсем неимущую молодь, которая, однако, оружие в руках держать могла. И не жалел об этом. С одной стороны, Байгильде, породнившись с сарышами, сам, своей охотой в капкан влез, впредь уже так зарываться не будет, с другой стороны — народу по душе пришлось.

Ясно, что эти свадебные хлопоты в стороне от настороженного внимания ногаев не остались. Но Богара и тут предусмотрел: зная, что те попытаются сунуться, не оставил им для этого никакого повода. Не любят в Орде, когда на берегах Яика играют большую свадьбу или затевают большую байгу. У башкира, известно, где гульба — там и бунт. Хитрый Богара первым делом, чтобы молодым честь по чести, по мусульманскому обычаю прочитать никах^[15], привез из ногайской ставки Абубакира-муллу, накормил-напоил его до отрыжки, по самое темя завалил подарками и проводил с почетом. А потом, когда гульба на убыль пошла, и игры отыграли, и байга отшумела, и молодежь по своим становьям разошлась, собрал всех старейшин и тут уже принял гостем сына ногайского эмира Кутлыяра-мирзу.

Ногаи уверены, что в делах веры Богара крепок, не пошатнешь. Оттого хоть род сарыш и не больно жалуют, но в своем постоянном жестком натиске на башкирские земли считают вроде как опорой. Где веру чтят, там и народ податлив: что ни есть, все, дескать, от аллаха, кряхтит да постанывает, но ясак — подати — платит. Так полагают в Орде.

Но Богара и силу религии себе на пользу обернуть хочет. Пусть бродячие муллы снуют в народе, пусть перетягивают его в мусульманскую веру. Но то у башкирского-то Тенгри и за грех не считается, когда разные роды поклоняются разным идолам — у каждого свой зверь и своя птица. А от этого только беспорядок. Хочешь, чтобы вся страна одной жизнью, одной душой жила, то и вера у нее должна быть одна.

Конечно, Богара и сам дитя своего Тенгри, чьей святой милостью из поколения в поколение растет мощь и слава рода. И гнев его тоже страшен и тоже над головой висит. Но у ислама слово весомей, уздечка, чтобы чернь удержать, крепче, да и силы, чтобы к порядку его приучить, побольше. Поэтому Богара, когда встречался с Абубакиром-муллой, в споры не лез, веру своих предков отстаивал не очень рьяно. Доводов-то маловато. А что до стариков, то их помыслы ясней ясного. Лишь бы чернь на постромки налегала, до остального дела нет. Впрочем, и тут надо с оглядкой. И их зря не теребить, и мулле угодить, и торги свои с Тенгри совсем уж не обрывать.

Сейчас Богара в самом расцвете сил. Как говорится, ногою пнет — железо разорвет. Только-только сорок минуло. Могущество его, влияние на другие роды в последние годы возросло несравнимо. Если и дальше так пойдет, если Аллах и Тенгри, двое с двух боков будут поддерживать его и прибавлять ему силы, то, похоже, Богара и есть тот человек, который всю кипчакскую степь заберет в свою охапку. А потом… Впрочем, далеко загадывать не будем. Великая цель должна и вызреть неспешно, как яйцо под птичьим крылом. Но и остужать нельзя. Из яйца, которому тепла не хватило, птенец не вылупится — тоже известно.

Из-за этих забот, что еще в грядущем, и отправил Богара сына Кылыса-кашки в Сыгнак. Божью ли грамоту постигнет или науку, говоря языком Абубакира-муллы, мира бренного — все на пользу будущей кипчакской державе. Если власть Богары раскинется на все окружающие земли, ему будут нужны верные образованные люди. Хорошо бы вслед за Хабрау послать еще несколько сметливых, ясных умом джигитов. Одно тревожно: год прошел, а от Хабрау никаких вестей нет. Может, в дороге что случилось? Или, уже когда Тохтамыш громил Сыгнак, стряслась с ним какая беда? А тут еще и отец его, Кылыс-батыр, тяжело заболел…

Хорошо бы сыновей, Аргына и Айсуака, хоть письму и чтению выучить, о большем образовании уж говорить не приходится. Тут не до большего. Старший Аргын до сих пор ходит губы надув, обижен, что женили на дочери Байгильде. Только и бурчит: «Толстая, что бурдюк, некрасивая». Это он про жену. Тут уж как от судьбы выпадет, сынок, приходится терпеть. Зато Байгильде теперь хвост поджал.