Плач юных сердец

Откуда у мальчишки такая наглость — взять и присвоить себе имя поэта? Почему нельзя было научиться писать, прежде чем сочинять собственные песни, или поучиться петь, прежде чем исполнять их на публике? Почему этому псевдо-трубадуру нельзя было взять хотя бы несколько уроков игры на гитаре или хоть на этой убогой губной гармошке, прежде чем отправляться покорять сердца десятков миллионов детей? Иногда по вечерам, только чтобы не слышать этой музыки, Люси была вынуждена по часу, а то и дольше ходить по двору, сложив на груди руки или сжав их в замок у талии.

Когда грянули «Битлз», она сочла их вполне приличными, дисциплинированными исполнителями, только совершенно не понимала, зачем в своих первых записях они так старательно копировали звучание американских негров:

Вин А-а-а-а

Сей дет Са-а-син

А синк юл анда-стэн

Вин А-а-а-а

Сей дет Са-а-син

вона хэул йо хэн

Потом, когда они поуспокоились и вернулись к родным английским акцентам, она стала ценить их гораздо больше.

Убранство у Лауры в комнате состояло в основном из гигантских фотографий певцов и певиц, но однажды Люси увидела, как она вешает на стенку новый плакат, не имеющий к музыке никакого отношения. На самом деле плакат этот вообще ни к чему не имел отношения: это была репродукция абстрактной картины, которую мог написать любой сумасшедший.

— Радость моя, что это?

— Ну, это такое психоделическое искусство.

— Какое-какое искусство? Еще раз можно?

— Ты что, никогда этого слова не слышала?

— Нет, ни разу. И что это значит?

— Ну, это значит… это значит психоделическое. Ничего такого, мам.

Как-то вечером вернувшись из города, Люси обнаружила, что Лауры дома нет. Это было довольно странно — раньше она всегда была дома: слушала в одиночестве свои пластинки или сидела на кухне с какими-нибудь вечно голодными толстеющими одноклассницами, — и чем больше проходило времени, тем более странным казалось Люси ее отсутствие. Она знала имена двух-трех девочек, у которых Лаура могла быть в гостях, но фамилии ей были неизвестны, так что на телефонную книгу надеяться не приходилось.

К десяти вечера ее посетила мысль о том, чтобы позвонить в полицию, но она передумала, поскольку не знала, что сказать. Нельзя же заявлять о пропаже ребенка в десять вечера, притом что еще утром ребенок был дома, но даже если бы было можно, это привело бы лишь к бессмысленной череде дурацких вопросов со стороны какого-нибудь полицейского.

Было почти одиннадцать, когда Лаура наконец вошла, ссутулившись, в дом, рассеянно огляделась и выпалила заранее приготовленное извинение — нескладное и досадно неуместное, как само отрочество.

— Извини, что я так поздно, — сказала она. — Мы с ребятами заболтались и не заметили, как прошло время.

— Лаура, дорогая, я едва не дошла до истерики. Где ты была?

— Да тут рядом, в Донарэнне.

— Где?

— Ну, в Донарэнне, мам. Где мы сто лет прожили.

— Но это же несколько миль отсюда. Как ты туда добралась?

— На машине. Чак с друзьями меня подбросил. Мы все время туда ездим.

— Какой еще Чак?

— Чак Грейди его зовут. Слушай, он в этом году оканчивает школу. То есть права у него уже пару лет как есть. Теперь он даже профессиональные права получил, потому что после школы развозит на грузовике хлеб.

— Это еще не все, — сказала Люси. — Чем объясняется твое желание туда ездить?

— Ну, мы с ребятами поднимаемся наверх, в общежитие, вот и все. Там… хорошо.

— Поднимаетесь в общежитие? — Люси почувствовала, что в ее голосе и выражении лица проступает истерика.

— Ну да, — сказала Лаура. — Где актеры жили, пока театр не закрылся. Просто там правда хорошо.

— Лаура, дорогая, — сказала Люси, — я хочу, чтобы ты мне рассказала, давно ли вы с друзьями пользуетесь этим заброшенным зданием. И еще мне бы хотелось узнать, чем вы там занимаетесь.

— В смысле — чем занимаемся? Ты что, думаешь, что мы туда трахаться ездим?

— Лаура, тебе пятнадцать лет, и я не потерплю от тебя таких выражений.

— Блядь, — сказала Лаура. — Охуеть.

Они стояли, уставившись друг на друга как смертельные враги, и неизвестно, до чего бы все это дошло, если бы Люси не сообразила, как снять напряжение.

— Ладно, — сказала она. — Хорошо. Лучше нам успокоиться. Сядь, пожалуйста, вон туда, а я сяду здесь, и мы подождем, пока ты соберешься с мыслями и ответишь на мои вопросы.

Лаура едва не плакала (хороший это знак или плохой?), однако все, что Люси хотелось знать, она рассказала. Прошлым летом двое ее знакомых мальчишек обнаружили, что замок на здании общежития сломан. Они проникли внутрь и обнаружили, что кухня в полном порядке и электричество до сих пор есть, потом с помощью девочек привели в порядок весь дом и устроили там нечто вроде клуба. Собрали кое-какую мебель, привезли посуду, стереосистему, набрали кучу музыки. Сейчас там было десять-двенадцать завсегдатаев — в основном девочки, мальчиков гораздо меньше, и, ясное дело, ничего плохого они не делали.

— А марихуану вы там курите, Лаура?