Плач льва

Дижон… Женя по-прежнему любила его. Если и существует на свете любовь с первого взгляда — то это чувство определенно похоже на то, что испытала она тогда, сойдя на перрон с парижского поезда. Ей понравилось все и сразу: и провинциальная, неспешная суета вокзала, совершенно не похожая на столичную толчею, и упоительный запах круассанов, моментально взволновавший вкусовые рецепторы, и таксист, подхвативший ее чемодан и пробормотавший скороговоркой ласкающее ухо: «Bon jour, mademoiselle!», и большие площади, и маленькие, узкие улочки, по которым петляла машина, и аккуратные домики с черепичными крышами, и милая, хрупкая француженка, распахнувшая перед ней дверь в комнату общежития и провозгласившая с доброжелательной улыбкой: «Voila!», и вид из окна. Впоследствии панорама уютного зеленого, цветущего дворика с каменным фонтаном и резными скамейками часто помогала Жене найти нужное решение, когда начинало казаться, что ее труды зашли в тупик, что в исследовании отсутствует логика, да и сам материал в действительности не волнует никого, кроме нее. Естественно, она была не права. Эти волнения неудивительны и рано или поздно настигают всех увлеченных людей, но тогда слишком молодая девушка еще не понимала этого. Она просто смотрела на бегущие струи фонтана, на дижонцев — пожилых, чинно сидящих с газетами на лавочках, и молодых, развалившихся на траве с книжками в руках. Она наблюдала за гоняющими голубей детьми, за их мамашами, что-то кричащими непослушным чадам, — и сумбурные мысли сами собой неожиданно выстраивались в правильном порядке, и удовлетворение работой, покинувшее ее на какие-то мгновения, вновь возвращалось.

Женя любила не только этот уютный дворик, соседствующий с общежитием университета, она прониклась волшебной аурой всего города. Не было для нее лучшего развлечения, чем прогулка по старой улице Форж с ее многочисленными жилыми домами, построенными еще в семнадцатом веке. По воскресеньям Женя часто бродила по узким, петляющим улочкам, заходила на Соборную площадь, ждала, когда человеческая фигурка на колокольных часах чугунным молоточком отобьет очередной час, и шла дальше к блошиному рынку, напоминающему китайскую барахолку, к причудливому дому с оригинальными каменными зонтиками, выступающими из фасада, чтобы загородить от солнца пентхаус, к известному собору Сен-Бенинь, к впечатляющей стене древнего бенедиктинского монастыря. Девушке нравилось все: и музеи, и церкви, и ресторанчики с упоительными запахами, и оживленные улицы, и тихие уголки неприметных дворов, и бургундское вино, что наливали в традиционном кафе «У ветряной мельницы», и карусель на площади Франсуа Рюда, и, конечно, университет.

Университет… Начиная с большого каменного постамента у входа на главную аллею, на котором по-французски выбита надпись «Университет Бургундии», и заканчивая самым обычным стулом в аудитории, — все здесь пришлось Жене по вкусу. Самыми главными были, конечно, люди. Девушка с удовольствием наблюдала, как учатся французские студенты. После пяти лет, проведенных в московском университете, где в конце концов заработав репутацию и сдав несколько первых сессий, можно было позволить себе и прогул, и пивко теплым весенним денечком у памятника Ломоносову, что возле ИСААФ, усердие, с которым относились французы к занятиям, не могло не поразить. Здесь, в Дижоне, оказалось невозможно семестр предаваться безделью, а потом, просидев пару недель в читальном зале, сдать сессию. Французские студенты постоянно писали какие-то работы, делали доклады и готовились к семинарам. Никто из них не пришел в университет с целью обзавестись друзьями. Обучение проходило в условиях постоянной, жесткой конкуренции. Если в России всегда можно было рассчитывать на подсказки и шпаргалки товарищей, опасаясь страшного вопроса экзаменатора, то во Франции преподавателей не боялись. Самыми строгими судьями слыли сами студенты, всегда стремящиеся задать друг другу вопросы посложнее и непременно «завалить» какого-нибудь особо одаренного коллегу. Впоследствии Женя осознала, что пребывать в условиях равенства и братства не так уж плохо, а жизнь в условиях, где каждый сам за себя, больше похожа на выживание.