Плачь, Маргарита

Отель оказался возмутительно дорогим. И совершенно не приглянулся Эльзе. Войдя в номер с огромной полупустой гостиной, со средневековым камином и полутора десятками кожаных кресел, она заявила, что и так ясно — фюреру здесь понравится: очень удобно проводить заседания и акустика хорошая. Но вот что тут делать двум тихим женщинам, не претендующим на публичность? Рудольф слова жены поначалу проигнорировал, но на предложение Альбрехта остановиться в их комфортабельной десятикомнатной квартире на Линден отвечал все же положительно. Вечером они вчетвером отправились ужинать в ресторан «Кайзергофа» и не успели еще выпить по бокалу, как сидевший лицом ко входу в зал Хаусхофер указал Рудольфу глазами на невысокого лысоватого господина в маленьком пенсне, вошедшего в сопровождении известного присутствующим фон Шлейхера, а также двух молодых людей и двух дам.

— Канцлер Брюнинг, — шепнул Альбрехт. Канцлер Германии Генрих Брюнинг и его серый кардинал Курт фон Шлейхер с обществом уселись совсем неподалеку от них, и один из молодых людей, равнодушно окинув взглядом зал, точно споткнулся о повернутое в его сторону личико Ангелики.

— Подойти, что ли, поблагодарить его за сентябрьские выборы? — небрежно усмехнулся Рудольф. — А это что за долговязый уставился на Ангелику?

— Оскар фон Гинденбург. Говорят, ходит за Шлейхером как привязанный. А слева — его жена.

Фон Шлейхер тоже заметил знакомых. Встав, он вежливо поклонился поочередно каждой из дам и приветливо улыбнулся Хаусхоферу. Потом он, по-видимому, прокомментировал ситуацию своему окружению, а продолжающий злобствовать Рудольф озвучил это таким образом:

— Держу пари, он сейчас говорит им: «Взгляните туда! Видите этого типа в сером костюме? Вот такие, как он, через неделю ворвутся в наш славный рейхстаг, подобно дикой стае, и все — прощай демократия!»

— И что отвечает ему сын президента? — спросила Ангелика.

— А тот отвечает: «Ну, если варвары приведут с собою таких хорошеньких женщин, то ничего страшного…»

— Сомневаюсь, чтобы они говорили о нас, — заметила Эльза. — У тебя еще не прошло желание селиться в «Кайзергофе»? Ведь нам придется часто здесь ужинать.

— А я думаю, Рудольф прав, — сказал Альбрехт. — У политиков я заметил одну обшую особенность — они чрезвычайно интересуются друг другом. А уж соблазнить жену конкурента — это для любого из них высший пилотаж! Хочешь пари? Думаю, молодому Гинденбургу понравилась Ангелика, но если он танцует, то пригласит Эльзу.

— Это Оскар-то политик! — возмутился Гесс. — Бездельник и дармоед! Пусть только подойдет к моей жене! Я его на дуэль вызову.

Оскар фон Гинденбург, безусловно, не был политиком. Слишком ленивый и избалованный, инертный, но самолюбивый, по уши в долгах, он обладал одним достоинством, которое ценилось действительными политиками, — его любил и ему доверял Пауль фон Гинденбург, семидесятитрехлетний «бравый солдат», «отец нации», «старый господин Германии» и ее президент.

Через полчаса Оскар уже танцевал с Ангели-кой; Эльзу пригласил второй молодой бездельник, граф Эстергази. В это время их собственные жены со скрытым нетерпением посматривали в сторону Рудольфа и Альбрехта, которым, по их женским понятиям, следовало тоже предложить им тур вальса. Альбрехт так и сделал, выбрав графиню Эстергази; Гессу же досталась фон Гинденбург. И, конечно, он едва ли мог догадываться, что на другой день, завтракая со своим свекром, эта милая дама скажет следующее:

— Вчера за ужином в «Кайзергофе» наш друг Курт фон Шлейхер указал нам на соседний стол. Там сидели две красивые дамы… Действительно красивые, Оскар, я не спорю с тобой! Третьим был сын оригинала Карла Хаусхофера — Альбрехт, а четвертым — секретарь этого ужасного Гитлера, который всем так портит кровь. Его имя Рудольф Гесс. С ним я и танцевала. Говорят, он очень близкий друг этого чудовища. Но я бы никогда не подумала. У него яркая внешность ирландского типа и превосходные манеры. Он был со мной очень мил. И вот я думаю, папа, может быть, и господина Гитлера напрасно обвиняют во всех смертных грехах наши злые языки, может быть, он вовсе не так уж плох.

«Кайзергоф» фюреру понравился. Гитлер приказал на две недели выкупить целый этаж и временно разместить там прибывающих в Берлин новых депутатов рейхстага. Несмотря на официальный запрет, всем было велено постоянно носить форменные коричневые рубашки и при любом упоминании имени вождя громко произносить нацистское приветствие, а заодно не стесняться в выражениях по поводу «е...ного социал-демократического большинства».

Депутаты тотчас принялись отрабатывать эту тактику, распугав остальных обитателей фешенебельного отеля постоянными криками «Хайль Гитлер!» на лестницах, щелканьем каблуков и засильем коричневою цвета.