Плач об агнце в вертепе

Но никаких овец в загоне не было. А цыган, будто оправдываясь, говорил, что зима идет очень суровая, а кошара совсем худая, никаких холодов не выдержит. Да вот еще рук не хватает, брат с семьей уехал в Египет, насовсем. Так что какие уж тут овцы, пришлось всех овец прирезать. И цыган безнадежно махал рукой.

В каком-то оцепенении Ясельников слушал его, а потом и принимал на руки большой, пахнущий мясом сверток. Уже на улице он пришел в себя от голосов Игумнова и Павлиди, что-то оживленно обсуждающих. Его нагнал Павлиди и начал громко что-то говорить. Ясельников прислушался. Оказалось, Игумнов вел их на звезду, а это оказалась и не звезда вовсе.

— Это спутник! — кричал ему в ухо Павлиди. — Во дела! А он нас на него вел! Ну, Игумнов!..

— Должен спасти, — отвечал ему Ясельников. — Нельзя, чтоб не спас. Должен.

И вдруг, вспомнив про зарезанных овец, про ягнят, какие они маленькие, ласковые, он неожиданно для себя самого заплакал, отвернувшись от своих компаньонов, хотя никто и никогда в этакой темноте не увидел бы, как он плачет.

Вероника радостно взвизгнула и бросилась ему на шею, завидев, что у него в руках. Пока он жарил мясо, она вилась вокруг, то приобнимая его сзади, то стараясь укусить за ухо. Она съела целую сковородку молодой баранины и, сытая, успокоенная, отвалилась на спинку стула. Он с любовью поглядел на нее и решил, что пора идти работать: он знал теперь, каким будет лицо последнего волхва.

— Ясельников! — окликнула она его, когда тот поднялся. Он взглянул на нее. Она сидела притихшая и очень серьезная.

— Я беременна, — сказала Вероника.