Плач палача

– Все будет замечательно, ты только не комплексуй, – в голосе Сони была уверенность и строгость. – Не вздумай считать себя недостойной, слышишь?

– Я уже считаю себя королевой, – усмехнулась Алевтина, глядя на лежащий на столе отрез.

– Это то, что нужно!

– Все, подруга. Спокойной ночи. До связи.

– Спокойной ночи, Аленька. Мысленно я с тобой! Алевтина положила трубку, провела пальцами по обоям на стене в коридоре: надоели ей эти ромбики, полосочки, но нечего и думать о том, чтобы переклеивать их перед вечеринкой. Она будет выглядеть так, что никто не заметит огрехов – всех ослепит хозяйка. Алевтина была уверена в этом. Она хотела изменить свою жизнь, значит, другого варианта у нее не было.

Вечеринка прошла прекрасно. Двенадцать человек собрались в квартире Алевтины и встретили Новый год шумно, весело. Время пролетело незаметно. Около пяти утра, подуставшие, они разъехались по домам. Алевтина провожала каждого с улыбкой. Принимала похвалы в свой адрес, сама благодарила гостей. Ей едва удавалось не показывать свое волнение. Ее игрой могла бы восхититься даже самая лучшая актриса. Внутри у Алевтины все дрожало, а на лице играла спокойная, обезоруживающая улыбка. Она одаривала ею всех по очереди, поглядывая на пустеющий стол. Наступил момент, когда в квартире остались только двое – Алевтина и Антон Савельевич.

Она сразу поняла, что он захочет остаться с нею наедине. Она чувствовала это, хотя в словах Гринева не было ни одного намека. Алевтине не нужны были подтверждения своим догадкам. Она не могла ошибаться. Это было заметно по его взглядам, фразам, с которыми Антон Савельевич обращался к ней во время танцев. Он приглашал ее чаще остальных, успевая уделять внимание всем. Гринев невероятно устал, потому что не пропустил ни одного танца. Но он должен был вести себя так, чтобы никто не заподозрил ничего хотя бы на первой стадии того, что зарождалось между ним и гостеприимной хозяйкой. Гринев был старомоден в вопросах любви.

Алевтина не догадывалась, что Гринев давно и внимательно наблюдал за ней. Она купалась в собственных эмоциях, не замечая, что происходит вокруг. К тому же масса комплексов, с которыми она устала бороться, не давала ей возможности реально оценить ситуацию. Алевтина и помыслить не могла, что на нее сразу обратят внимание – вокруг было столько достойных, по-настоящему красивых женщин. К тому же она так и не стала продвигаться по служебной лестнице. Никаких амбиций, минимальные запросы. Она могла поступить на вечернее отделение института и успешно окончить его. Сколько раз ее руководительница говорила с нею об этом, но Алевтина отрицательно качала головой:

– Зачем занимать чужое место? Мне не хочется учиться дальше, а кому-то дорогу перейду. Разве это по справедливости, Людмила Семеновна?

Ее доводы были наивны, но спорить с Орловой было занятием бесполезным. Она часто становилась весьма упрямой, даже чувствуя, что стоит отступить. Наверное, в этом проявлялась противоречивость ее мягкой натуры: привыкшая защищать себя с детства, она тяжело и неоднозначно воспринимала попытки вмешаться в свою жизнь. Потом приходило понимание настоящего положения вещей, но оглядываться назад Алевтина не любила: что сказано, то сказано, что сделано, то сделано.

Только Соня могла влиять на нее, да и то не всегда. Все зависело от душевного настроения, подачи совета. Подруга вела себя крайне деликатно. Но, несмотря на это, Алевтина иногда взрывалась:

– Какого черта ты даешь мне советы?

– Если они у меня есть, то самое умное – поделиться ими. Не находишь? – невозмутимо отвечала Соня. Она знала, что Алевтина не умеет долго сердиться, а значит, отойдет и подумает. А там, может быть, прислушается. Видя размеренную одинокую жизнь подруги, Соня не могла поверить, что та действительно не желает ничего большего для себя. Она не могла понять, как молодая женщина добровольно лишает себя простых радостей, ведя затворнический образ жизни, уходя в нереальный мир книжных романов. Пожалуй, это была единственная горячая тема, из-за которой подруги время от времени переживали размолвки. Правду сказать, за последние пару лет Соня все реже говорила о неустроенности Алевтины. Она считала неловким напоминать женщине, подходящей к сорокалетнему рубежу, о том, что в ее жизни нет обычных радостей. Она смирилась с тем, что у них разные взгляды на эти самые радости, и была довольна, что Алевтина часто занималась ее дочерьми. Соня понимала, что они в какойто мере – отдушина для нее.