Плач перепелки

Маштаков обнял Зазыбу за плечи, повел к столу. — Знакомься с товарищем, — показал он на военного. Военный встал, подал Зазыбе руку, но не назвался. Маштаков глядел на Зазыбу с нескрываемой радостью.

— Оченьхорошо, что ты пришел, — положив руки, ладонями на карту, сказал Маштаков. — Садись и рассказывай. — Он подождал, пока Зазыба засаживался на табурет с отверстием-полумесяцем посредине, а затем сказал: — Как дела у вас в Веремейках?

— Разве ж это дела? — почему-то глядя на военного, ответил Зазыба. — Я вот который день валяюсь в постели…

— Что так?

— Горлянка замучила.

— Поганая это болезнь, — посочувствовал Маштаков. — Кажется, так себе, ерунда для мужика, а бойся, как самой страшной заразы.

Военный почему-то усмехнулся. Маштаков же спросил Зазыбу:

— А Чубарь где?

— Не знаю, — пожал плечами Зазыба и тут же добавил: — Говорили в деревне, будто подался в сторону Белой Глины, может, к вам, в Крутогорье?

Маштаков насупился— Зазыба ответом своим явно расстроил его. Но продолжал он спокойно:

— Ну, что коров колхозных не оставили в деревне, об этом я знаю. Зерна, очевидно, тоже не осталось? — Маштаков посмотрел на Зазыбу. — А как с новым хлебом?

— Не знаю, — ответил Зазыба, — он ведь и поле еще весь, в колосках. — И перевел взгляд на ослепительно блестевшие сапоги молчаливого военного, которые тот поставил на подножку стола.

— В Бабиновичах уже немцы, — сказал Маштаков. — В Крутогорье тоже…

— Со вчерашнего дня, — добавил военный.

— Весь день Крутогорье держали, да сдали вот…

— А Чубарь пошел туда! — насторожился Зазыба.

— Вашего Чубаря не поймешь, — сказал недовольно Маштаков. — Когда его вызывали по важному делу, он по довоенной привычке где-то прятался, а теперь… — Секретарь райкома постоял немного в задумчивости, потом кивнул головой, указывая на карту: — Словом, район наш уже занят противником!

В разговор снова вступил военный:

— Свободным остается пока один сектор, вот этот. — Он ткнул средним пальцем левой руки в небольшой красный кружок — Крутогорье, от которого отходили под углом почти в сорок пять градусов две толстые линии, проведенные синим карандашом. — Как видите, Веремейки ваши попадают в этот сектор.

— Мы это для ясности тебе говорим, чтобы знал, — поспешил добавить Маштаков. — Считай сам, если не сегодня, то завтра фашисты и в Веремейках будут. От Бабиновичей до вас недалеко. Тем более что наших войск на Беседи уже нет.

Зазыба слушал, ощущая, как кожа лица делается неподвижной и совсем не чувствительной, будто от нее отливала кровь.

А Маштаков посмотрел в глаза Зазыбе и спросил:

— Ты вот что мне скажи, Денис Евменович, ты как, к Советской власти не переменился?

Зазыба тоже посмотрел в глаза секретарю райкома, но вопроса явно не понимал.

— Ты непременно должен сказать, — настаивал Маштаков. —Ведь я не просто так спрашиваю…

Зазыба подумал, что ответа ждал не столько Маштаков, сколько военный, и потому сказал без обиды, с сознанием всей важности своих слов:

— Нет, не переменился.

— Другого я от тебя и не думал услышать, — улыбнулся Маштаков. — Ты прости, но разговор пойдет о более серьезных вещах, чем о простом доверии. Мы вот посоветовались с товарищем майором и решили обратиться к тебе. Человек ты надежный, это я знаю. И у нас к тебе дело.

Маштаков перевел взгляд на военного. Тот кивнул.

— Надо устроить в Бабиновичах одного товарища, — договорил Маштаков.

Военный спросил Зазыбу:

— У вас знакомые в местечке есть?

Зазыба мысленно прикинул, но ответить не успел. Военныйуточнил:

— Ну, такие, чтоб как свои были?

— Есть.

— Вот и хорошо, — с облегчением произнес Маштаков. — Тогда, может, позовем сюда Марылю? — посмотрел он на военного.

Тот сразу же вышел из-за стола и направился к двери. Когда в хате остались Маштаков и Зазыба, секретарь райкома положил на плечи Зазыбе обе руки.

— Тяжело?

— Да и не Легко…

— Всем теперь тяжело, Денис. Но как-нибудь одолеем. Не может быть, чтоб не одолели. Придет время, возьмем фашиста за горло.

— Так надо ж…

Маштаков спросил:

— Есть ко мне вопросы?

— Есть.

— Тогда говори, ато времени у нас мало.

— Ты вот говорил про новый хлеб. Так… Словом, самзнаешь, жатву еще не начинали в колхозе, однако должны скоро начинать. Что же тогда делать с зерном? Чубарь говорил про какую-то директиву, будто в райкоме ты читал.

— Да, мы знакомили районный актив с директивой Совета Народных Комиссаров и Центрального Комитета партии от двадцать девятого июня.

— Ну, вот… Я Чубаря понял так, что по ней все, что нельзя угнать или вывезти, подлежит уничтожению.

— Правильно. Но ты же сам говоришь, что жатву не начинали, значит, хлеба еще нет.

— Так будет!

— Конечно, будет, — кивнул головой Маштаков.

— Чубарь сказал, чтоб посевы…

Маштаков прошелся по хате.

— Н-да, — произнес он через некоторое время, — кругом нам задал фашист задачу. Задержись на Соже фронт еще на две недели, хоть об этом голова не болела бы. С жатвой успели б. А теперь все стоит в поле, как нарочно. Придется как-то выкручиваться. Фашистам действительно нельзя хлеб отдавать. Он еще нам самим пригодится.

— Я тоже так думаю…