Плачь, принцесса, плачь

Бабка встретила её у калитки, худая, изможденная в старом платке, из-под которого выбилась прядь седых волос, в выцветшем засаленном халате. Марина ей в глаза посмотрела, и мороз пробежал по коже — колючие глаза, не добрые совсем, и внучке она совершенно не рада, хотя и видела её только на фотографиях. Могла бы радушие изобразить. Типичная старая ведьма, недаром мать её невзлюбила. Смотрит так, словно, Марина противное насекомое.

Правда, картошку и яйца отварила к её приезду, пожарила рыбу, принесла с огорода огурцов и помидоров. Лишних вопросов не задавала — мать по телефону довольно грозно потребовала не вмешиваться ни во что, просто предоставить «ребенку» крышу над головой на время. Родня они или не родня, а то сын её с того света проклянет за то, что дочь его не приютила.

Бабка тогда матери сказала, что они и так прокляты, если такую невестку в свою семью пустили и позволили сына единственного в могилу свести. Но принять внучку все же согласилась.

Пока Марина вяло тыкала в костлявую рыбу вилкой, бабка села рядом, подперев морщинистой рукой подбородок, и девушка вдруг вздрогнула, заметив, насколько яркие у нее голубые глаза, даже у отца таких не было. Мать часто смотрела на Марину и упрекала её в том, насколько она на «ведьму старую» похожа.

— Ты скажи, Мариночка, так на кого ты учишься?

— А на кого сейчас все учатся? — девушка отмахнулась, протянув руку за стаканом с компотом. — На менеджера, как и все.

— А что делают-то эти твои менеджеры? Кем работать-то придется?

— Ой, бабуль, — отпила компот яблочный, цокнув языком, — вкусно очень… Да я надеюсь, что работать мне вовсе не придётся.

— Да, как же так? А учиться-то столько лет зачем? — Старушка всплеснула руками, округлив глаза, казавшиеся необычайно молодыми на испещренном морщинами лице.

— Надо учиться, бабуль. Да, и не учиться даже, а так… бумажка лишь бы была.

— А жить на что тогда?

— А жизнь мне мою оплачивать будут. Бабууууль… сейчас мужика хорошего найти куда важнее, чем работу.

— Доищешься когда-нибудь, — проворчала себе под нос, снова пристально на Марину посмотрела и вдруг добавила:

— Зря тебя мать сюда отправила. Лучше б ты там в городе своем оставалась.

— Почему? — Марина даже жевать перестала.

— Зло с собой привезла и грязь. По пятам идет за тобой.

— Какое зло?

Бабушка покачала головой, но не стала продолжать: молча начала собирать со стола, пока внучка, откинувшись на спинку старого стула, уже думала о том, что хорошо бы поспать.

— Так ты, поди, прилечь хочешь? Притомилась с дороги? — Засуетилась возле неё, поставив грязные тарелки на стол и вышла из кухни, поманив внучку за собой.

* * *

Никифоров мог поклясться, что в том каменном мешке никакого кислорода не было — только вонь из крови, пота, мочи и страха, самого настоящего животного страха. И плевать он хотел на любые законы физики, химии и биологии. В такие моменты слово «закон» вообще казалось ему кощунственным. Каким-то издевательством, придуманным для слабых и наивных. Не должен полицейский так относиться, конечно… но, когда видишь такое… Не сразу удалось прикурить, трясущие руки отказывались слушаться. Рядом уже затягивался сигаретой Старков, бледный до синевы.

Иван Петрович непроизвольно закрыл глаза и тут же вздрогнул, словно снова очутился в подвале и снова видит эти надписи на стенах и на полу.

«Я лживая сука»… «Я лживая сука»… «Я лживая сука».

* * *

После того, как гостья отдохнула, бабка решила развлечь её и достала потрепанный альбом с пожелтевшими фотографиями, и Марина застонала, не скрывая скуку. Только этого не хватало — смотреть на лица покойников, которых она и при жизни-то не знала.

Ночью Марина сбежала из дома в местный клуб, там должно быть какое-то движение: выходные как-никак, а то с этой ведьмой подохнуть от скуки можно. По всему дому свечей понаставила и бормочет что-то у образов, молится. Зло своё, видать, отгоняет.

Лучше бы она дома осталась… Вот здесь и пошло все не так. В проклятом сельском клубе. Марина плохо помнила, что было дальше. Смутными отрывками, как к ней подошли познакомиться ребята примерно её возраста, предложили пивка, и Маринка согласилась, плевалась потом с дешевого пойла, но пила и смеялась насильно, понимая, что тут вряд ли можно купить что-то нормальное.

Ну, и к черту все. Она хотела напиться до беспамятства, забыть хотя бы на ночь, что ей придется жить в этом болоте не один месяц с чокнутой бабкой, бормочущей о зле и о проклятиях. Деревенские её не впечатлили. Скучные, отсталые и неотёсанные. Не богатыри, а так — отребье.