Плач третьей птицы

И сие не от нас, Божий дар [264]: для выпрямления искривлений необходима ортопедия, для повседневности – дисциплина, канон, подпорки, без которых вскорости опять сверзишься в ленивое растительное житье; Его благодать дает силы удерживаться от прошлых скверн.

Но мы по неопытности видим себя хозяевами положения [265] и воображаем радужную перспективу: сплю восемь часов, потом дойду до шести, пяти и, наконец, четырех; и с едой: стану ежедневно убавлять унцию как Досифей; и поклоны: если к моим тридцати ежевечерне прибавлять по три, то через месяц… Наконец, овладею телесными потребностями, отсеку все желания и – перестану зависеть от плоти! А потом… о! кто же не читал в житиях: за строгий пост и подвиги имярек вскоре получил дар прозорливости и чудотворений.

Выбор упражнений не так уж мал: древние голод и жажду утоляли раз или два в неделю, спали полусидя в тесных коробах, на мешках, набитых терновником или камнями, некоторые наоборот не ложились, всю ночь таская тяжести чтобы отогнать сон. Ходили босиком, носили железные рубашки, вретище, власяницу или милоть из колючей шерсти козлов и верблюдов. Славились нагие, грязные (нарочно пачкавшие лицо и одежду), не мывшиеся [266], молчальники, пещерники, погребенные (зарывавшиеся в землю), сидевшие на деревьях, столпники, странники, юродивые, затворники (запечатанные в тесных низких каменных кельях).

Полный произвол доводил иногда до уродливости, недостойной христианского аскетического идеала [267]; даже и в ХХ веке митрополит Вениамин (Федченков) с ужасом вспоминал валаамца, выкрасившего келью черным варом снаружи и изнутри.

Но подвижники Востока никогда не достигали вопиющего буквализма западных христиан, усвоивших высказанный впервые в «Пастыре» Ерма юридический мотив аскетизма. Францисканцы, соблюдая обет бедности, боялись лишиться спасения, надев незаплатанную тунику или поселившись в каменном, а не деревянном доме, дискутировали о степени ветхости плаща и позволительности двух одежд, любого нищего почитали как угодника Божия и высоко ценили бледность лица.

Случившееся с кем-то бедствие или гонение служило несомненным признаком святости. Один ученик Франциска изводился сомнением, девственник ли учитель: целомудрие имело именно формальное, фактическое значение: лежать нагим с лицом противоположного пола для испытания грехом не считалось.

Для достижения святости широко применялось самоистязание: монахиня Гильдегунда (XII век), подражая язвам Господа, вырезала у себя клочки тела и зарывала их в землю; монах Генрих Сузо посредством бича или острого шила делал себе раны на груди и руках, посыпал их солью, поливал уксусом, усиливая боль. Устав цистерцианского ордена для ослабления цветущих сил предусматривал регулярное кровопускание.

Наказание хлыстом применялось в первые времена монашества на Востоке; на Западе кровавые экзекуции продержались до средних веков. У бенедиктинцев, а после и в других орденах применялось самобичевание, которого никогда не водилось в православных монастырях; притом, например, Доминик Лорикатус в соответствии с теорией сверхдолжных заслуг брал на себя чужие епитимьи: три тысячи ударов бичом равнялись году покаяния [268].

Средневековые монашеские ордена создавали госпитали, конгрегации, лепрозории, но и милосердие становилось разменной монетой для покупки Царства Небесного, зачастую приобретая гипертрофированную, отвратительно демонстративную форму: стирая белье братьев или обмывая вонючие паршивые тела бродяг, пили эту грязную воду, лизали сопли прокаженного, вкушали объедки, пропитанные гноем – и, преодолевая брезгливость, получали удовлетворение от самопринуждения, реально ощущая некуюсладостность, принимаемую за одобрение свыше; в столь удачной сделке мотив сострадания не то что отходил на второй план, а и вовсе забывался.

Неразумная ревность и нервные перегрузки могли сломить и обернуться падением во вся тяжкая; успешные же оступались в крайнюю гордость: передвигались, например, часто отряхая прах с ног, ибо по той же земле ступали грешники [269]; так и теперешние сектанты, ведущие аккуратную, трудолюбивую, размеренную жизнь, в рот не берущие спиртного, испытывают высокомерное презрение к остальному менее воздержному населению.

Аскетика не является специфической принадлежностью христианства; идея непримиримой вражды души и тела присутствует во всех религиях и многих философских системах; индийские брамины, буддисты, иудаисты-ессеи, пифагорейцы, стоики и платоники выработали целую науку освобождения духа за счет подавления чувственной природы, со своими законами, школами и методиками.