Плач третьей птицы

Первый пустыни житель преподобный Павел Фивейский в ранней юности скрылся в безлюдную африканскую степь переждать гонение, но, вкусив сладости безмолвия, раздумал возвращаться; девяносто лет он пребывал в случайно обнаруженной пещере, окруженной пальмами, с источником чистой воды рядом, и ежедневно от ворона получал полхлеба в пропитание. Незадолго до кончины его случайно нашел великий Антоний; он и позаботился о погребении святого; каменистую почву для могилы копали двое послушных львов.

Промысл сохранял на необитаемом острове преподобную Феоктисту, питал и наставлял в пустынном одиночестве Марию Египетскую, в нужное время послал Своего раба, чтобы причастить перед смертью и предать земле; могилу вырыл опять же лев. В «Луге духовном» повествуется об Иерусалимской девственнице, бежавшей в долину Иордана от нечистой страсти влюбленного с корзинкой бобов, которых по благодати Божией хватило на семнадцать лет.

Нынешний монастырь ничем не напоминает суровую скудость пустыни: совсем неплохо кормят, одевают-обувают, все удобства – и страшно. Чего не наслушаешься, собираясь в монастырь: «позапрошлая эпоха! какой смысл в этих простите-блаасловите! разве в миру мало работы!» – уверяет институтский приятель; «с ума сошла! ты же слабенькая, физически работать не можешь!» – ахает мамина знакомая-врач; «стены не спасут… что в этих монастырях творится-то, знаешь?» – пугает благочестивая прихожанка; «ага, давай, зачем только училась, чтоб неграмотная бабка в рясе тобой командовала?!» – иронизирует ближайшая подруга; «о-о! хамства, грубости, жестокости не стерпеть!» – вопит душа; «да ладно, – зевает духовник, – выдержишь, не выдержишь, всё равно какая-то польза…».

И вот надо шагнуть из лодки, не обращая внимания на предостерегающие крики, не стесняясь своей неуклюжести, не замечая насмешек и не слушая благоразумного, извне или изнутри, голоса: слыханное ли дело ходить по водам! глупость, юродство, сумасбродство! – и смотреть только вверх, на прекрасный лик Сказавшего иди, не поддаваться влечению заглянуть в грозные темные волны, готовые поглотить и погубить; ты веришь Спасителю? Ты веришь словам Его? [569].

Вера настигает нас нежданно, непрошенно, не из книг, не от людей, она приходит чудом, рождается как ни на что не похожее переживание, как подлинный опыт, новая неоспоримая реальность, величайший дар, который знаем что получили свыше, и, это зная, принимаемся суетиться, рыскать от поводыря к поводырю, домогаясь помощи, руководства, рамок, опор, костылей, допытываясьчто мне делать [570] с ожиданием четкого спасательного рецепта, скажем, есть раз в день, класть сто «земляных» поклонов или ночами псалтирь читать.

Хотя ответ хорошо известен: человекам это невозможно [571], ни раскаяние, ни нравственные усилия, ни подвиги, никакая работа над собой сего сотворить не могут, но только Господь. Жажда какой-то обязательной деятельности по части религии реализуется в надрывном самокопании, бесплодных говорильнях, в уповании на внешнее, в вязкой тине пустяковых мелочей, замыкаясь на предпочтении своей попечительности Его промышлению [572].

«Нас не учили», – ноет раскрашенная как папуас дама, сдавая внука в воскресную школу; «нас тоже», немного резко отвечает монах-преподаватель, и правда; крещены, пострижены, некоторые и в сане, но повседневно жить с Богом и впрямь не научены. Присловье гласит: во Христе можно только умирать; но вот пока не умираем, пока пребываем на грешной земле, хотелось бы усвоить какую-то программу что ли, рекомендуемый способ бытия, наметить контур, хотя бы приблизительно очертить позиции – к чему следует стремиться и каким способом сего достигать.

Нет, бывает, учат, и теории предлагают, стратегию, тактику, «методику монастырского душеспасения» [573], но тайна не сводится к прописям и остается тайной. На пути разумных, светлых и рациональных проектов всегда ложится «проклятая свинья жизни» [574]: единственное, неповторимое, собственное мое бытие не вмещается в границы чужого опыта и не подходит к измышленным благими намерениями универсальным схемам.

Какие могут быть правила, когда бестолковая легковерная душа то и дело меняет позиции в зависимости от чего-то нового увиденного, прочитанного или восчувствованного; на самом деле протоптанных дорог и надежной определенности не существует, как и ничего общепринятого, удостоверенного, патентованного [575].

Поэтому приятная, лечебная, успешная религия никак не удается; сплошные ошибки, падения, сомнения, тупики; Бога нигде нет [576]: Он дал талант веры и удалился в чужую страну [577], а здесь тело требует своего, сердце надрывается от недоумений, ум повисает над бездной: я не могу Тебя понять! [578].

Сколько лет пройдет в уродливых крайностях неофитства, пока догадаешься, что Христос не подвластен никаким нормам, договорам, обязательствам, Он игнорирует причинно-следственные связи, времена и сроки, не поддается усилиям, не реагирует на сопли и вопли; Он не ручной Лев [579].