— Серёжу я знала задолго до замужества. Он тогда уже был взрослым, а на меня, малявку, внимания не обращал. Всюду они появлялись вдвоём со своим братом Костиком. Оба невысокие, но крепко сбитые спортивные ребята, несколько лет занимались боксом, Серёжка, тот вообще мастер спорта. У них на двоих был один мотоцикл. Любили они подъехать к открытой танцплощадке, и как бы невзначай затеять с кем-нибудь ссору. Вставали спиной к спине и дрались, невзирая на число противников. Потом Серёжа ушел в армию, за ним Костя. После службы ребята посерьёзнели, остепенились. Тогда мы и познакомились, а вскоре Сергей сделал мне предложение. Он мне нравился, смелый надёжный парень, без вредных привычек. Одно смущало: мне всегда казалось, что мой жених, как бы это сказать, человек несколько жёсткий. А уж когда мы поженились, поняла, что Серёжа не просто жёсткий, а жестокий.
Не помню, что бы он меня когда-нибудь пожалел, проявил внимание, или просто приласкал. Даже когда беременная была, детей носила, даже тогда. Родилось двое деток, а он и с ними так же, по-солдатски, орёт на них, руку поднимает. Я уже не знала, что и делать. Стала в постели от него отворачиваться, так он с вьетнамками связался. Их тогда много из самого Вьетнама к нам на ткацкую фабрику прислали. И главное, одних только девушек, без парней. Вот и были они доступные, а нашим мужикам всё в диковинку. Мой Серёжа стал к ним ходить. Утром домой заявится, и давай рассказывать, с кем он мне изменяет. Спокойно так, даже, вот на столечко, — показала мне пальчиками, — не смущаясь. Ладно, если бы пил, можно было бы всё на водку списать, так он же спортсмен, абсолютный трезвенник.
Вспоминаю то время, как мне было тяжело, родители уже умерли, и поплакаться ни к кому не пойдёшь. Тогда я впервые попала в нашу церковь. Она ещё только — только начала восстанавливаться, но службы уже шли. Познакомилась с прихожанами, а потом и с батюшкой. Научили они меня молиться, Евангелие читать, детей на причастие приводила, только Серёжа мой всё крутил пальцем у виска, мол, совсем я уже рехнулась. А мне хорошо, может, только там и было.
Время шло, а дома совсем житья не стало. Он не скандалил, нет, просто иногда молча зажмёт меня в каком-нибудь в углу и смотрит испытующим взглядом, и, наконец, однажды ударил головой мне в лицо. А когда ударил, то, всё. Поняла я дальше так жить невозможно. На что уж у нас соседи народ незаметный, так и те мне в один голос советуют:
— Надежда, бросай его и уходи, убьёт тебя этот злыдень.
— Сама боюсь, а куда идти, ещё и с детьми? Да и человек-то он был ну, не совсем уж плохой, ведь не пил, и для детей старался. Однажды прихожу в церковь на вечернюю службу, стою и чувствую, всё, не могу я так больше. Не знаю как оказалась у иконы Пресвятой, стала на колени и молюсь. Слёзы льются, а я не замечаю, только кричу Ей безмолвным криком: «Матушка, дорогая, помоги, сил больше нет! Столько времени молюсь о своём Сергее, а он только хуже становится. Забери меня, Матушка, я человек верующий и знаю, у Тебя там хорошо, мне туда хочется, где любят. И ещё, чтобы Серёженька мой стал добрым, он же неплохой человек, Матушка, помилуй его. Я согласна умереть, только пускай он изменится. Жизнь за жизнь, Матушка!»
Всё это время, пока Надежда рассказывала мне их историю, Сергей сидел молча, обхватив голову руками. А потом продолжил:
— И ты понимаешь, я вдруг почувствовал, что-то со мной происходит. Будто взял меня кто-то, словно кусок теста, в свои большие ладони, и давай месить. Чувствую, другим становлюсь, слышать стал то, что раньше не слышал, запахи новые появились, и главное, вот здесь, — показывает глазами на сердце, — будто плотину подмывает. Я же ничего тогда не знал о её просьбе к Пресвятой Богородице, что условилась она за меня свою жизнь отдать.
Вечером иду домой, прохожу мимо церкви, и чего-то вдруг подумалось, зайду, свечку, может, поставлю. В храме покойно, молящихся совсем немного, тихо поют на клиросе. Взял свечу, решаю к какой иконе подойти, и взгляд упал на образ Пресвятой, тот самый, возле которого всегда молилась моя Надюша. Подошёл, перекрестился и думаю, что бы такое сказать, ведь возле иконы как-то принято молиться. И тут-то плотину окончательно прорвало. Не знаю, как это можно описать только в одну секунду увидел себя таким, какой есть на самом деле. Я ведь до этого считал себя неплохим человеком, а увидел и ужаснулся. Сколько же я горя приношу, и самое главное, своей семье. Стою у иконы глотаю слёзы, и ничего не могу с собою поделать, хорошо, что темно было, и никто меня не видел. Домой прихожу, встречает меня моя половинка, в глазах привычный страх, что наору сейчас или ударю. Упал перед ней на колени, словно перед иконой, и снова заплакал, а она мою голову к себе прижимает и тоже плачет, так мы с ней и стояли.