Плачущий Ангел

Вернувшись домой, я все-таки съездил в монастырь на разведку. Решил поговорить с отцами, посоветоваться по вопросам духовного делания. В монастыре я быстро сошелся с одним иеромонахом из вдовых священников – моим ровесником. Он взял меня с собой послужить в один из приходов, приписанных к их монастырю.

Я собирался причащаться и ждал своей очереди на исповедь. Мне не было резона спешить, потому к аналою подошел последним, уже часам к одиннадцати вечера. Каюсь батюшке: мол, в том и том грешен, и вот, кроме всего прочего, люблю своими зелеными четками невзначай похвастаться. И об Иисусовой молитве рассказал, и о стремлении к монашеской жизни. Священник меня внимательно выслушал, а потом спрашивает:

– А кто тебе вообще благословил четки? И Иисусову творить тысячами кто разрешил?

Здесь-то я и услышал, что в Церкви, оказывается, существуют такие слова – «благословил» или «разрешил».

– Слушай, – продолжает монах, – вы как с матушкой живете? Ругаетесь?

– Да нет, – отвечаю.

– Может, она тебе изменяет?

– Нет.

– А дети есть?

– Дочь.

– Так я понимаю, что вы между собой хорошо живете?

– Душа в душу!

– Тогда что ты у нас в монастыре забыл?

Потом, помолчав, подытожил:

– У тебя в армии какое было звание?

– Капитан.

– А я сейчас в соответствии с петровской табелью о рангах – подполковник. Так что, господин капитан, слушай мою команду. Завтра причащаешься – и домой к жене и дочери шагом марш! И выброси всякую дурь из головы. Понял?

– Так точно!

Утром я возвращался домой, духовно повзрослевший и отрезвевший.

Вот так Церковь и не получила в моем лице «подвижника-исихаста[3]». А ведь как все хорошо начиналось: одна тысяча Иисусовых молитв в день, две тысячи Иисусовых…

Посвящение

Не удалось мне посмотреть интронизацию Святейшего, поскольку она проходила воскресным утром. В это время у нас, как и во всех храмах нашей Церкви, шло служение Божественной литургии. Только вечером по информационной программе увидел маленький кусочек.

Смотришь со стороны: вроде простое дело. Ну подумаешь, подошли к Патриаршему месту, трижды подняли и посадили на престол человека и объявили новым Предстоятелем Церкви. Но ведь до этих действий человека именовали избранным и нареченным, а только уже после них – патриархом. Значит, за этим нехитрым обрядом стоит нечто большее, что-то с ним сопрягаемое, но то, чего мы не можем увидеть.

Кто-то может подумать: вот так просто вручается в руки человека огромная духовная власть. Но, оглядываясь на нашу историю, понимаешь, что русские патриархи не только принимают власть, но и одновременно восходят на Крест. Таково их служение, и не они его выбирают, а их самих выбирает Небо. Смею вас уверить: перед глазами каждого клирика, наблюдающего за чином поставления в ту или иную степень священства, конечно же встает собственное рукоположение. Не припомню, чтобы хоть кто-либо из них писал об этом, а жаль. Рискну приоткрыть завесу таинственности.

Начну с того, что я не собирался становиться священником и, честно говоря, принял сан по послушанию. Куда больше меня привлекала научная деятельность, ведь я заканчивал Московский Свято-Тихоновский богословский институт. Учился хорошо, моя светская работа меня вполне устраивала и не мешала мне заниматься любимым делом. Когда я стал диаконом, то испросил у владыки благословение на продолжение учебы (я тогда был на пятом курсе) и на работу в прежней должности. А самое главное – мне нужно было привыкнуть к моему новому положению в Церкви, поскольку сан диакона был предложен мне неожиданно. Владыка понял мое тогдашнее внутреннее состояние и не стал настаивать на моей священнической хиротонии, за что я ему сегодня крайне благодарен.

Но пришло время становиться священником, отказаться от всех своих прежних планов и окунуться в совершенно новое делание. До того я десять лет подвизался на клиросе, посещал заключенных и вел занятия в школе для взрослых прихожан, но не представлял себя в роли пастыря. Скажу честно, ехал на хиротонию как на казнь, малодушествовал и впадал в уныние. Как мне хотелось, чтобы автобус, который вез меня в областной центр, вдруг остановился бы и шофер объявил, что дорогу размыло внезапным паводком или началось неожиданное извержение вулкана! Но вулканов у нас отродясь не водилось, да и паводка в двадцатисемиградусный мороз ожидать было глупо. Ехал один – матушку пожалел брать с собой в такой холод.

На вечернем служении молился в алтаре. Помню, как владыка, сочувственно посмотрев на меня, сказал:

– Не волнуйся, все будет хорошо!

Ночевал в пустынном помещении семинарии – всех учащихся распустили по домам на каникулы. Мне постелили в гардеробной, что оказалось очень удобно, поскольку я смог развесить все свои вещи на множестве крючков для одежды. До сих пор не могу понять: удалось ли мне тогда заснуть или нет? Скорее я дремал, чем спал, поминутно приходил в себя, смотрел на часы и снова проваливался в неглубокий сон.