Плачущий колодец

— Соблаговолите вспомнить, — ответил мой друг, глядя на меня поверх очков, — что я и сам викторианец как но рождению, так и по образованию — и что от викторианского дерева небезрезонно ожидать викторианских плодов. Вспомните, кроме того, какое чудовищное количество глубокомысленной ерунды пишут нынче о викторианской эпохе. Вот, например, — продолжал он, положив на колени свои записи, — статья в литературном приложении к за вчерашний день — «Годы одряхления» — в состоянии ли она… конечно, в состоянии, но… Да примет Господь мое тело и душу… Будьте добры, передайте ее мне. Она на столе рядом с вами.

— Я думал, вы будете читать мне то, что написали сами, — сказал я, не двинувшись с места, — но, разумеется…

— Да, я помню, — произнес он. — Что ж, прекрасно, тогда с этого и начнем. Но потом япокажу вам то, что имею в виду. Итак… — И он вновь взял свои бумаги и воздел на нос очки.

…До Беттон-корт, где несколько поколений назад две местные библиотеки объединились в одну, но ни та, ни другая библиотечная ветвь не взяла на себя труд упорядочить общее достояние или хотя бы избавиться от дубликатов. Не стану распространяться о раритетах, которые я там обнаружил, о Шекспире in quarto, переплетенном вместе с политическими трактатами, и прочих диковинках; расскажу лишь о том, что приключилось со мной во время этих изысканий; о событии, которому у меня нет объяснений и которое никак не вписывается в мою размеренную и заурядную жизнь.

Как я уже сказал, это было дождливым августовским вечером — довольно теплым и довольно ветреным. Высокие деревья шелестели и постанывали за окном. За ними простиралась желто-зеленая долина (Беттон-корт стоял на склоне высокого холма), а вдалеке, за пеленой дождя, маячили голубые горы. Низкие облака безостановочно и неуклонно плыли на северо-запад. Я прервал на несколько минут свою работу — если можно ее так назвать — и постоял у окна, глядя на простор первозданной природы, на крышу теплицы справа, по которой сбегали потоки дождевой воды, и на торчавшую позади нее церковную башню. Весь этот пейзаж настоятельно побуждал меня продолжить работу; улучшения погоды в ближайшие часы не предвиделось. Посему я возвратился к своим книжным полкам, вытащил восемь или девять томов с тисненым заглавием «Трактаты» на обложках и перенес их на стол для более пристального изучения.

В основном они относились к царствованию королевы Анны. Большую часть составляли были также (или, вероятнее, Винтонского) произведения в те времена просто животрепещущие и сохранившие доныне такую актуальность и остроту, что я немедленно поддался соблазну погрузиться в кресло у окна и уделить им гораздо больше внимания, чем предполагалось вначале. Кроме того, меня немного утомил этот день. Часы на церковной башне пробили четыре, и это было действительно четыре, поскольку в 1889 году никто и не думал переходить на «летнее» время.

Итак, я устроился и приступил. Прежде всего я посмотрел военные памфлеты и доставил себе удовольствие, пытаясь среди анонимных авторов по стилю определить Свифта. Однако памфлеты требовали такого знания географии Бельгии, Нидерландов и Люксембурга, которым я не обладал. Я обратился к Церкви и прочел несколько страниц речи старшего священника Кентерберийского, сказанной Обществу распространения христианства по случаю ежегодного собрания в 1711 году. Когда я добрался до «Письма» местного приходского священника епископу К-рскому, мне стало скучно, и какое-то время я смотрел на следующие строки без всякого удивления:

«Искоренить сие Зло (ибо, думаю, я вправе назвать его этим именем) убеждал бы я Ваше Лордство елико возможно более сил приложить (буде оно вам ведомо). Ибо убежден я также, что о существовании его вы знаете не более, чем (но словам песенки деревенской)

Но потом я подобрался в своем кресле и даже провел пальцами по строкам, чтобы проверить, правильно ли я их прочел. Ошибки не было. Больше ничего интересного в памфлете не оказалось. Следующий абзац откровенно уводил в сторону. Начинался он словами: «Впрочем, на эту тему сказано уже довольно». И столь осторожен и осмотрителен был сей приходской священник, что даже инициалы свои поставить воздержался, а само письмо напечатал в Лондоне.

Подобная загадка могла пробудить интерес в ком угодно; меня же — большого любителя фольклора — она просто захватила. Меня так и подмывало ее разрешить — то есть, дознаться, что же за этим кроется; и по крайней мере, в одном мне уже повезло: вместо того чтобы наткнуться на этот абзац в библиотеке какого-нибудь отдаленною колледжа, я был здесь, в Беттоне, прямо на месте событий.