Плагиат (Исповедь ненормального)

В своё время Телегина не приняли в Литературный институт из-за сочинения, в котором он изложил собственное понимание поэмы Блока «Двенадцать». Россия — это Христос, которого распинают большевики в знак предостережения миру об опасности коммунистической угрозы. Намёк поняли. Испугались даже не за него, а за себя. Это было в семьдесят седьмом. Потом два года армии и вторая попытка. Но у него не захотели принимать документы, не помогли даже хлопоты партийно-влиятельной мамаши. Аллюзия про Христа и большевиков врезалась преподавателям в память и заставляла думать ещё многие годы. В итоге он поступил на журналистику. Книга о Брежневе должна была поставить всех на свои места, но размах был взят слишком широко, её написание растянулось на десятилетие, а затем она превратилась в кошмар, навязчивую идею всей жизни… Слава богу, с этим покончено. Молодёжная газета с колонкой телевизионной критики в той, настоящей жизни, была и останется для него убежищем и бухтой спасения.

Тук-тук-тук.

— Входи!

Директор пьющий, толстомордый, всегда ласково улыбается. Был ректором института Культуры, почему-то попал сюда. Говорят, у него большие связи. Поднялся, обошёл стол, присел на краешек. Осматривает с ног до головы.

— Ну, чего ты ей наговорил?

Добренький или притворяется?..

— У меня память хорошая. Где-то прочитал или услышал.

— Сам-то понял?

— Не-а.

— Дверь закрой.

— Что?

— Дверь закрой, чтобы никто не мешал. Через пять минут перемена.

Телегин повертел ключ в скважине, но не закрыл. Всё-таки ему уже не четырнадцать. Повернулся. Директор смотрит ещё ласковей, совсем нехорошо.

— Спортом занимаешься?

— Нет.

— Ну, иди сюда. Ближе, ближе. Поговорить надо.

Телегин подошёл к директору, и тот погладил его по голове.

— Надо что-то придумать. Эта грымза тебя съест, у неё нюх на диссидентов.

— На кого?..

— На политику. О процессе Синявского и Даниеля слыхал? Она по материалам суда доклад писала. Потом ходила читала по всем школам. Может твоим родителям жизнь подгадить. Она любого слопает. — Директор наклонился, подмигнул и шёпотом добавил: — Только меня боится. Я позвоню — и от неё пшик останется, понял?

Телегин почувствовал сладковатый запах спирта и мятной таблетки.

Директор провёл пальцем по его голой шее.

— Дружить будем? Хочешь, школу с золотой медалью? Ни одна сволочь четвёрку не поставит. Я знаю, ты способный. Хороший мальчик, красивый… директор обнял ребёнка за талию, рука скользнула в его трусы и стала ласкать, язык защекотал ухо. Одновременно в коридоре загремел звонок.

Телегин опомнился, на него накатила ярость. Резким махом головы он перебил директору нос, схватил его за руку, грохнул об стол и стал колошматить по пальцам каменным пресс-папье.

Свободной рукой директор схватил подростка за волосы, дёрнул, и они, в одной связке, налетели на стеклянный шкаф, который ударился о стену и рухнул, накрыв их стеклом, книгами и сувенирами.

На крик сбежались, появился учитель физкультуры. Директор школы и ученик катались по полу, изрезанные стеклом. Их лица, руки, одежда и всё вокруг было в крови. Девочки завизжали, учитель физкультуры разжал пальцы Телегина и рывком поднял его на ноги.

Директор глядел неподвижными, широко раскрытыми глазами в потолок. Рот его был чудовищно перекошен. Под его головой растекалась лужа густой крови. Из горла торчал осколок стекла и, затихая, пульсировал фонтанчик крови.

6

Тук-тук-тук.

— Войдите.

— Вызывали?

Директор строгий, похож на чекиста, уставшего от ночных допросов и расстрелов. Посмотрел на Телегина поверх очков, не ответил. Читает бумагу из раскрытой папки. Компромат, личное дело? Неужели на каждого ребёнка было личное дело… Что же писали? Что в носу ковырял?.. Тянет время, чтобы нагнать страху.

— Отец во время войны был в оккупации, — произнёс директор, не поднимая глаз.

Телегин попытался понять, это в заслугу или в минус? Не понял, решил взять часть инициативы и зачислить в заслугу:

— Да, знаете ли, героически перенёс все тяготы немецко-фашистской оккупации.

От такой наглости и ереси директор на некоторое время потерял дар речи. Опомнившись, попытался нагнать жути:

— Кто жил под немцами, почти все сотрудничали.

Тут Телегин, потеряв осторожность, чтобы заступиться за отца, мгновенно превратился из ребёнка в матёрого сорокалетнего журналюгу:

— Ах вот в чём дело! Наверное, под немцами красиво жили. Экспроприированную большевиками собственность назад получали. Работали на себя, а не на колхоз. Тогда ещё на земле работать не разучились. Свои грабили, враги возвращали. И не надо пугать детей несуществующими промахами их родителей! Вы ещё скажите, что окостенелое, убыточное государство всех нас бесплатно учит, кормит, поит и одевает!

Директор, который и это тоже собирался сказать, теперь, после немыслимого, недопустимого, сюрреалистического выступления ребёнка, начал Телегина бояться.

— Кто вас научил? — проговорил он на одной ноте, перейдя на «вы».