Плакат в окне Сиднея Брустайна

Айрис. Я хочу сказать, что это отличается от других изданий своей нарочитостью. Лихо!

Сидней. Дорогая, откуда ты взяла, что можешь судить о таких вещах, не очень в них разбираясь?

Айрис. Оттуда же, откуда ты взял, будто можешь быть редактором газеты.

Сидней. Это во всяком случае разумнее, чем воображать, будто ты актриса!

Айрис(отложив журнал, медленно, оскорбленно). Ты лучше бы меня ударил, Сид. (Убегает в ванную, оттуда слышны рыдания.)

Сидней. Прости, я не то сказал. Не надо, Айрис. Прочти что-нибудь из «Южных островов», я буду суфлировать.

Айрис. Не хочу.

Снова рыдания.

Сидней. Не надо, милая, иди сюда.

Пытается открыть дверь, но Айрис захлопывает ее. Он снова открывает дверь и почти втаскивает ухватившуюся за ручку Айрис в комнату.

Айрис(шагает взад и вперед по комнате, невольно взвинчивая себя). Зачем мне мучиться, зачем готовить роль, которую я никогда не получу? Им нужны девки, а не актрисы. (Сварливо.) А этот ваш Гарри Мэкстон, да он самый из них грязный тип, если хочешь знать. Я могу такое рассказать, что со стыда сгоришь. Я и роль пе получила потому, что сказала «нет»!

Сидней остановился, полуотвернувшись, давая Айрис — уже в который раз — выговориться.

Сидней(поворачиваясь к жене, мягко). Айрис, все знают, что Гарри Мэкстон самый знаменитый импотент в Америке.

Айрис. Ну и что? От пего всего можно ожидать. Он просто притворяется, чтобы скрыть свою истинную сущность…

Сидней(недоверчиво). Бабника?

Айрис(с отчаянием). Конечно! Ты же знаешь, какая это извращенная публика — актеры и прочие.

Сидней(теряя терпение). Даже эта публика не такая извращенная. Выдумывать жалкие предлоги — этим делу не поможешь.

Айрис. Сидней, оставь меня в покое. Не хочу я никакой роли. (Она в обиде свернулась калачиком на диване.)

Сидней(не унимаясь, достает книгу, подходит к жене, встает подле нее на колени). Айрис, милая моя Айрис… (Устало кладет голову ей на колени.) Мне так хочется чем-нибудь помочь тебе… Оберечь, защитить…

Айрис. Наверно, мне просто чего-то не хватает. Говорят, если у человека есть искра, он все равно добьется своего, все равно.

Сидней. Это — один из самых романтических и самых жестоких мифов пашей цивилизации. У очень многих есть «искра», и тем не менее их топчет толпа, которая карабкается на ту же вершину.

Айрис. Ради бога, Сид, перестань валить все на общество. Рано или поздно человек начинает понимать, что он сам в ответе за свою судьбу, — это и есть настоящая зрелость. Уж что-что, а это я усвоила из сеансов психоанализа.

Сидней. Хвала тебе, доктор Стайнер! Айрис, дорогая, даже самый лучший пловец не пересечет Атлантику, сколько бы психоаналитики ни твердили, что тут виновата его матушка.

Айрис. Нечего сравнивать. Никто не может переплыть Атлантику, однако же кое-кто добивается успеха в театре. (Улыбнувшись, кладет руку ему на голову, и он усаживается у ее ног.) Слаб ты на аналогии. Так же, как и в математике. Я сначала даже не поверила.

Сидней. Чему?

Айрис. Что ты пе умеешь считать. Когда мы с тобой познакомились, я думала, ты меня разыгрываешь. Такая умница, а сколько трижды три — не знает. Господи, у нас дома почти никто не умел читать^ зато считать умел каждый. (Глядит на мужа, перебирая пальцами его волосы.) Сколько будет семь и семь?

Сидней. Конечно четырнадцать.

Айрис(быстро). А четырнадцать и четырнадцать?

Сидней(колеблется; она смеется, он устраивается удобнее у ее ног) Двадцать восемь.

Айрис. А двадцать восемь и двадцать восемь?

Сидней(вдруг запутавшись). Да ну тебя! Это уже высшая математика…

Оба смеются. Айрис обнимает мужа.