Плакат в окне Сиднея Брустайна

Айрис. Как вы договорились, Сидней?

Сидней. Ну, в общем договорились. И точка. Говорят тебе, не беспокойся. И точка.

Айрис. Господи помилуй, да где же ты возьмешь деньги на издание газеты?

Сидней. Это совсем маленькая газета. Еженедельная.

Айрис. Сидней, тебе не на что выпускать даже листовку, и даже один раз в год!

Сидней. Я сам знаю, что делаю, — сколько раз я должен повторять тебе одно и то же? Деньги тут вовсе не главное. Харвей подцепил очень богатую бабенку, и деньги его пока что не интересуют.

Айрис. А когда заинтересуют? Где ты их возьмешь? Объясни, пожалуйста, глупой настырной старухе Айрис, пе то она будет ломать себе голову день и ночь.

Сидней. Достану. И точка. Достану. Ведь на «Серебряный кинжал» деньги нашлись? И тут найдутся. Чтобы что-то сделать, надо что- то делать. Точка.

Тем временам к дому подошли Уолли О’Хара и Элтон Скейлз. Первый — человек лет за сорок, с редеющими рыжеватыми волосами, одет довольно стандартно. Он несет несколько плакатов на картоне На минуту оба останавливаются и оживленно разговаривают, очевидно обсуждая, как вести себя дальше. Элтон стучит в дверь. Айрис с досадой всплескивает руками и открывает им.

Элтон(громко чмокает ее в щеку. Жест в сторону Уолли). Смотри, кого я встретил!

Уолли(показывая избирательный плакат Сиднею и Айрис. На нем написано: «Хотите реформ — голосуйте за О'Хара»). Здорово, Сид.

Сидней(стоит как вкопанный; решительно). Я отвечаю: НЕТ.

Элтон(кричит на него). Не паясничай! Сначала хоть послушай, что он скажет!

Уолли. Здравствуй, Айрис! (Целует ее.)

Айрис уходит в кухню готовить салат.

Сидней. Знаю, что он скажет, и не желаю слушать. Я в эту игру не играю. И точка. Моя образцово-показательная газетка не будет ввязываться в политические кампании. Ни в какие. Политика для тех, кто к пей питает особый интерес. А у меня интерес уже остыл.

Уолли(словно он ничего другого и не ожидал. Усаживается поудобнее). Знаю, слыхал. Ты мне уже все это объяснял. «Политика — это нарыв на здоровом теле человечества. Политика — это рак души. Это грязные делишки, сплошные компромиссы и пустые словопрения». И так далее, и так далее. (Идет к сеткам с бокалами, вынимает один бокал.) Здесь что, притоп алкоголиков? (Наливает себе в бокал из бутылки; бросает проницательный, наметанный взгляд на новоиспеченного редактора.) И все-таки, Сидней, я в конце концов понял, и ты тоже должен это понять: дело ждет, и надо же кому-то его делать. Вот я, например, почти забросил работу, хотя моя юридическая практика только начинает налаживаться. Я иду на риск и сил своих не жалею; а тебя всего-навсего прошу чуточку помочь и поддержать через твою — насколько я понимаю — газету.

Сидней. Ни за что, даже ради тебя, Уолли. Мои читатели вольны поступать, как им угодно. Но в моей газете — никакой поддержки. И никаких редакционных статей.

Элтон(к Уолли, возбужденно). Ты видишь! Вот оно! Вот оно, тяжелое заболевание современных буржуазных интеллигентов — «страусизм»! У этого явные симптомы — Великий Печальный Уход от мирской суеты. (С комическим отчаянием бьет себя в грудь.) Сердце кровью обливается! (Прикрепляет плакат к книжной полке.)

Сидней. Элтон, хочешь знать точный и безошибочный признак, по которому всегда — слышишь, всегда — можно отличить бывшего коммуниста от обыкновенных людей? По тому, как он часто и беспричинно повторяет слово «буржуазный».

Элтон. А хочешь, я скажу, как можно точно и безошибочно, несмотря пи на что, распознать липового коммуниста с членской карточкой в кармане? По тому, как оп цепляется за любой ничтожнейший предлог, чтобы уклониться от разговора, если речь идет хоть о мало-мальски важных вещах!

Уолли(спокойно, посмеиваясь). Послушать вас, так можно подумать, что вы заклятые враги!