Плаха да колокола

— Вот пусть тоже и помучаются. А то все шишки на нас! Меня Берздин каждый раз на ковёр к себе выдёргивает. Никакого терпежу нет. А тут я ему про твоё дело отрапортую.

И произошло невероятное. Не особо задумываясь о законе, вероятно тоже подгоняемый начальством, судья Астраханского окружного суда Чернячков, не дожидаясь приговора по делу об «астраханщине», в первой декаде сентября начал процесс по делу бывших работников уголовного розыска. Газета «Коммунист» традиционно запустила накануне зловещий номер, оповещавший всех: «Рабочие требуют высшей меры наказания Турину и Гарантину!»

За несколько дней дело было рассмотрено и вынесен приговор.

Процесс начался на открытой площадке союза пищевиков, народ особенно не сгоняли, хватило переодетых в гражданское десятка три милиционеров да заскочил придурковатый с бондарного завода. Попрыгал с плакатом о немедленном расстреле, поорал, и председательствовавший открыл действо.

Чернячков не нуждался в наставлениях, каждое утро за завтраком он знакомился с регулярными вечерними отчётами о ходе рассмотрения дела Азеевым, вечером изучал тексты утренних заседаний. Пример был перед глазами. Таким же образом он начал допрос главного подсудимого — открыл том уголовного дела с вопросами, задаваемыми Турину ещё Громозадовым и, естественно, получал те же ответы от подсудимого. В конце концов Турину надоело, и он просто кивал изредка, бурча:

— Там написано, подтверждаю.

Судья не возмущался до времени и не возражал — процесс набирал обороты и приближал развязку.

В том же духе промелькнули допросы остальных. Исключение составил допрос Камытина. Удивив всех разговорчивостью, не подымая головы, тот вспомнил про раздачу Туриным оружия районным властям во время наводнения.

— От мародёров обороняться, — хмурясь, буркнул Турин.

— Прошу помолчать, — остерёг его на этот раз судья.

— Указание от губкома было, — твердил своё тот. — Вернули половину наганов, а с остальных не успели собрать. Мог бы сделать это сам следователь Громозадов при желании.

— Не прекратите, выдворю из зала! — дёрнулся судья.

Когда допрашивали Коршункова, тот, вспомнив своё, начал опять с рассказа, какую сложную операцию пришлось разрабатывать несколько месяцев, чтобы ликвидировать банду «Чёрная пятёрка», терроризировавшую город, как неделями гонялись за бандой «Орлёнок», как…

— Вы бы лучше нэпманов, что подрыв экономики пытались учинить, ловили, — оборвал его председательствовавший.

— Трубкина, бывшего начальника ОГПУ, пригласите, — поднялся Турин с места, сжав кулаки. — Спросите его, почему он этим не занимался? Его прямые обязанности.

— Им теперь занимаются соответствующие органы, разве вам неизвестно? — Чернячков, видимо, что-то знал.

— Тогда при чём здесь мы?

— Вопросы здесь задаю я!

— Нового! Кастрова-Ширмановича допросите.

— Я лишаю вас слова, подсудимый! — Чернячков ударил деревянной колотушкой по столу. — А не прекратите дерзить, удалю из зала. Предупреждаю второй раз. Третьего не будет.

— Я готов. При таком рассмотрении дела, когда все наши ходатайства отклоняются, истины не установить, — снова поднялся Турин с твёрдой решимостью выговорить всё, что накопил и надумал последнее время, сидя в камере.

— Охрана! — рявкнул Чернячков. — Удалить подсудимого!

Через день был оглашён приговор, которым Турин был осуждён к 8 годам лишения свободы с поражением в правах на 3 года, Гарантин и Коршунков — к 6 годам каждый, с поражением в правах на 2 года, Камытин отделался годом лишения свободы, но половину он уже отсидел в камере; и лёгкая ухмылка на его лице не укрылась от Турина, который собрался было что-то сказать бывшему своему заму, но солдаты оттеснили их друг от друга, и больше они не виделись. Скрипнул Турин зубами, кивнул Гарантину:

— Всё понял?

— Понял, — подмигнул тот, — простучу, кому надо, не доживёт эта крыса до своего освобождения.

— Надо будет тщательно разобраться, прежде чем свой приговор вершить станем, — скрипнул зубами Турин. — Подождём, когда выйдет на волю Камытин, тогда устроим свой справедливый суд подлюге.

ХIII

Когда утром Павел открыл глаза, на столе дымился горячий чай, а Татьяна крутилась у зеркала, подкрашивая реснички.

— Готова, дочь Попова! — вскочив, зацеловал он её.

— Попова, ну и что! — с задором улыбалась она.

— Не боишься замёрзнуть?

— И думать перестань, завтракай, и побежим, а то без нас пароход уйдёт.

День удался на славу, не ветреный, но в зале Зимнего театра оказалось столько народу, что не продохнуть. Они с трудом нашли свои места и застеснялись собственных простеньких одежд: нарядные вокруг фыркали дамы и пыжились кавалеры.

— Туда смотри! — чтобы совсем не смущать её, указал он на сцену. — Там приговор объявлять будут.

— Со сцены?

— Ага.

— Мне что-то страшно, Паша. Уж больно всё близко.

— Кого бояться-то? Ты в партер глянь. Там сидят эти… подсудимые.

— Там?! — взглянула и побелела она от страха. — Это их расстреляют?

— Да тише ты! Не будут их стрелять. Если и выпадет кому, то только зачитают по бумаге, и всё. А стрелять ещё не скоро. Им право на обжалование предоставлено. Славку родишь, а они ещё живы будут.