Плаха да колокола

— Хлопцы ночей не спят! — из-за плеча спеца пробился Витёк. — Задержанный Хребтов начал давать показания по первому убийству. А поручить бы его допрос Легкодимову, Иван Иванович из него многое выпотрошить смог бы. Он Хребта ещё по царским временам помнит.

— Тебе откуда знать? — припустился на него Нетребко. — Мелет тебе Маврик всякую ерунду! Вот они как работают, Василий Евлампиевич! Налицо утечка информации. С такими разве чего раскроешь?

— Паша Маврик Хребта на повинную склонил, — тщетно пробивался шофёр к Турину.

— Уголовник Хребтов заговорил недавно, а убийство в начале недели было, — грубо оборвал его Нетребко и взгромоздил спину бугром так, что щупленький шофёр за ним совсем пропал из виду. — Камытин сомневается. Больше выдумывает Хребет. Настоящие следы заметает. Одним словом, швах дело! А с Легкодимовым носитесь словно с дырявой торбой, ни памяти у него, ни толку!

— Товарищ Нетребко! — упрекнул Турин. — Это что за тон? Прекратить! — нахмурился, гневом пахнуло от него на молодцов. — И гурьбой зачем припёрлись меня встречать? Агенты, мать вашу! Вырядились, словно на парад! За версту видать невооружённым глазом!.. Работали бы, чем свару устраивать! Какого шута здесь?

— Приказ Камытина, — смутился Нетребко, а Геллер сразу спрятался за его спину. — Вас встретить велел, а после на вокзале урок прошнурить… по всем направлениям с целью раскрытия убийства.

— Вот и вкалывайте, любезные. Мои баулы тащить нет надобности за их отсутствием. — Он сорвал с головы изрядно надоевшую шляпу, распахнул болтающийся на исхудавшем теле пиджак. — Я не за брахлом катался! Видите, в чём красуюсь!

Агенты, сопя, затоптались с ноги на ногу.

— Учить вас? — не успокаивался Турин. — Камытин плачет, людей ему не хватает!.. А вы болтаетесь, как дерьмо в проруби! Я вас займу работой! Забудете, как бумажки со стола на стол. Где Камытин, спрашиваю?

— Пётр Петрович три часа назад сам вывез группу на убийство, — высунулся из-за плеча побагровевшего от взбучки Нетребко юркий Геллер.

— Ещё одно?

— Ночное. Профессора Брауха застрелили в собственной квартире.

— Брауха? Франца Генриховича?

— Из мединститута.

На них начали обращать внимание, любопытные оборачивались на громкие голоса, навострив уши. Турин резко отодвинул громоздкого Нетребко в сторону и двинулся вперёд:

— Где машина?

— Как обычно, Василий Евлампиевич. — Витёк уже пробивал ему дорогу, ужом втискиваясь в толпу и расталкивая любопытных.

«Не рядовое это убийство, — метались в голове Турина мысли, — настоящее чрезвычайное происшествие! Профессор Браух дружбу водил со Странниковым, в мединституте, помнится, выступил инициатором посвящения ответственного секретаря губкома в почётные ректоры. Его идея! Семь шкур спустит секретарь, как узнает про убийство! Да и узнал уже наверняка! Ехать к нему сейчас же?.. Или сначала выяснить все обстоятельства убийства?.. Начнёт спрашивать про детали, причины — засыпешься… А если к тому же Камытин упустил убийцу?.. Нет, поспешить надо на место, встретить зама, выяснить подробности и, если мелькнёт малейшая зацепка, напрячь всех сыщиков, чтобы не болтались попусту, как эти двое. Главное в первые часы — ухватить след, ухватить его, пока горячий, зацепиться, а к Странникову успеется, Странникову он всё объяснит»…

— Ребята обрадовались вашему возвращению, Василий Евлампиевич, — не замечая, что на начальнике лица нет, щебетал Витёк, не переставая. — Только о вас и говорят. Дурачок нашёлся, слух пустил, будто вас в Саратов на повышение решили взять? Поэтому и придержали там…

Турин едва не споткнулся от такой глупости, а шофёр, любопытствуя и пятясь, заглядывал ему в глаза, пытался отыскать ответ.

«А ведь мальчишка в меня верит… Думает, приехал — все беды разлетятся сами собой и убийцы найдутся. Ишь как приплясывает! Ах, Витёк, наивная ты душа! — Турин только теперь заметил, что как смял шляпу в кулак, так и комкает. Досадуя, он ткнул её в карман пиджака и только тогда спохватился — верный конец пришёл головному убору. Вскинул глаза на шофёра, но Витёк с улыбкой до ушей ничего не замечал, и Турину подумалось: — Ну а кому же расхлёбывать все, что здесь приключилось, как не мне? К раздаче как раз и подоспел. Будто специально торопился, и сердце рвалось, видно, чувствовало беду. Ночью этой и убили Брауха…»

И уяснив вдруг для себя всю серьезность ситуации, почувствовал он, как покидают его суматошная тревога и гнев, взвинтившие там, на вокзале, как просветлело и напряглось сознание, настраивая весь его организм к сопротивлению, на поиск если не успеха, то выхода из тупика.

— В Саратов на повышение, значит? — ещё весь там, в своих мыслях, переспросил он Витька и не смог не улыбнуться ему в ответ, чувствуя на себе его прямо-таки собачьи глаза, искрящиеся преданностью и восторгом. — А ведь это ты, Витёк, всё и выдумал! Сознайся, ты брехню пустил?

— Нет! Они, дураки! — рассмеялся тот, захлёбываясь и не скрывая разбирающего его веселья. — Ляпин первым сочинил муру! И ведь никто и не засомневался. Никто!