Плакучее дерево

— Я не собираюсь ничего вытаскивать из грузовика только для того, чтобы засунуть в него старое пианино, которое наверняка займет полгостиной в нашем новом доме.

Через несколько часов Ирен обнаружила Шэпа скорчившимся в комок в дальнем углу спальни.

— Извини, — сказала Ирен и, зябко кутаясь в кардиган, опустилась на колени рядом с сыном. — Знаешь, пианино плохо перенесет переезд. Там другая высота над уровнем моря, более холодно и сыро, да и дожди идут чаще… — Она вздохнула и огляделась по сторонам. Это спальня, в которой она выросла. Одно окно выходило на восток, на дорогу, перед другим росла яблоня, которую отец посадил, когда она была еще ребенком. Сейчас дерево почти полностью закрывало окно, и несколько яблок, оставшихся на ветвях, были похожи на елочные украшения, с той разницей, что они украшали собой небо, на котором повисли темные, как олово, облака. При взгляде на них она едва не расплакалась. — Мы купим там новое пианино, сынок. Я тебе обещаю.

Шэп уткнулся головой в колени, и пряди его золотистых волос упали ему на лицо.

— Он не любит, что я на нем играю.

— Успокойся, Шэп!

Ее сын начал играть на пианино, когда ему исполнилось два года. Он забирался на деревянную скамеечку и тыкал пальчиком в клавиши, но не ударял, как это делает большинство малышей, а именно слегка касался их, воспроизводя каждый раз одну и ту же ноту. Это продолжалось несколько недель подряд, он регулярно воспроизводил одну ноту за другой. Шэп все так же сидел за пианино, уставившись на пожелтевшие белые клавиши, как будто мог видеть звуки. Затем, как будто из ниоткуда, он начал сводить ноты воедино, составляя из них песенки — «У Мэри был ягненок» и «Колеса автобуса», простенькие мелодии, которые можно исполнить одной рукой, и что-то напевал себе под нос. Ирен начала петь с сыном более сложные мелодии, затем стала покупать пластинки — желала убедиться, что Шэп может воспроизводить и другие песни. Прежде чем она поняла это, он уже по слуху играл «Радость человеческого желания», «К Элизе» и «Аве Мария». В четыре года он брал уроки у церковного органиста, а когда ему исполнилось семь, Ирен достала для него с чердака старую отцовскую трубу. После этого она окончательно убедилась в том, что ей больше не нужны подтверждения существования Господа Бога. Ибо каждый день слышала, как ее сын при помощи трубы возвещает о том, что в этом мире имеется много такого, что раньше ей было неведомо.

Шэп вытер лицо рукавом рубашки.

— Он сказал, почему мы уезжаем? Он назвал настоящую причину? Он тебе сказал, в чем дело?

— «Настоящую причину»? Шэп, отца там ждет хорошая работа. Это будет замечательно! Мы узнаем другие места нашей страны. Согласись, что это здорово. — Она погладила сына по руке. — Вот увидишь.

Шэп посмотрел на нее:

— Ты же знаешь, что он меня ненавидит. Признайся, ты ведь сама это знаешь!

— Шэп! Как ты смеешь так говорить! Ты не прав. Твой папа думает о тебе, он согласился на эту новую работу ради нас.

Годы спустя Ирен вспоминала взгляд сына: недоверчивый и не по годам печальный.

— Я не верю, мама, — ответил он. — Извини, но я не верю.

Вслед за грузовиком Ирен въехала в Блейн, на улицу с односторонним движением под названием Мейн-Саут. Убогие домишки по обе стороны дороги, окна многих заколочены листами фанеры. Ей не нужно было объяснять, что это такое — жить там, где человеческая жизнь зависит от того, насколько глубоко люди укоренились в родных местах, где широта улыбки торговца на рынке всегда зависела от цены, которую фермеры получат в сельскохозяйственном кооперативе за выращенный урожай, или от еще одного, случайно обнаруженного битумного шва. Однако Блейн производил еще более печальное впечатление — он был еще пустее и уродливее, что придавало ему некое подобие трагизма. Даже в худшие дни кризиса, когда фермерские хозяйства в Иллинойсе едва сводили концы с концами, когда людей лишали права выкупа закладной, а предприятия закрывались одно за другим, усаженные деревьями улицы Карлтона и массивные кирпичные фасады магазинов все равно сохранили в себе надежду на лучшее будущее. В отличие от ее родного города Блейн выглядел как некое недоразумение. Этакий результат деятельности людей, которые, построив этот горе-городок, не имели намерений надолго в нем оставаться.

Еще до отъезда Нэт рассказал ей, что цены на домашний скот здесь сильно упали и что на последней оставшейся в Блейне фабрике работников увольняют с быстротой движущегося конвейера. Знала Ирен и то, что в трудные времена у закона — в лице Нэта и его коллег по службе — дел всегда заметно прибавляется. Драки, насилие, самоубийства — все это в избытке выплывает наружу, когда земля перестает кормить своих обитателей. Ирен все это знала еще до переезда, и все-таки…