Пламенеющие храмы

– Э, сомневаюсь. Нынче любой священник не столько служитель церкви Христовой, сколько мытарь римской курии. И долг его давно уже не проповедь во спасение. Первейший долг его – это вытрясти из кармана всякого прихожанина, крестьянин ли он, купец или даже дворянин, побольше звонкой монеты. Только и всего. Вся ваша преподобная братия от захудалого диакона до самого кардинала только тем и занимается, что набивает свои сундуки добром, отнятым у кого только можно.

– Вы так говорите о церковной десятине, не так ли, Мишель? Но взимание её не возбраняется каноном. И уверяю вас, что средства от неё идут на устройство храмов и воздаяние помощи сирым и убогим.

– Каноном не возбраняется всякое добровольное приношение, да. Но об обязательстве уплаты в каноне ничего не сказано. Это уже потом святоши придумали и записали эту повинность в свои амбарные книги, да так, что теперь, после многих столетий нам их читают как канон.

– Но позвольте, Мишель …

– Если следовать всем вашим надуманным канонам, то всякий человек на этом свете a priori является должником Церкви. Народился человек, а уже должен – плати за крещение. А собрался помирать, так припаси прежде монету, чтоб достойно предстать перед Господом. А скажите мне, мсье Лойола, разве Иоанн требовал у Христа плату, когда тот пришел креститься к Иордану? Или может быть Христос брал деньги за исцеления убогих? В каких канонах это прописано, если в Библии об этом ни слова? Эх, даже если и брал, то наверняка намного меньше того, что сегодня дерут священники в приходах. И это ещё не считая десятины.

– Мишель, как вы можете это говорить? – в сердцах воскликнул доктор, дрожащим от волнения голосом, – ваши речи богопротивны!

В трактире, до того шумно гудящим публикой, на мгновение воцарилась тишина. Все замолкли и украдкой оборотились на спорщиков. Разгульные песни, ругань и дебош никогда и никого бы здесь не удивили и не нарушили привычный ход веселья. Посетители этого трактира всегда были не прочь пошуметь и побуянить. Но последняя прозвучавшая фраза мгновенно заставила всех прикусить язык, ибо от неё явственно повеяло чем-то неприятным, не то леденящим холодом Сен-Антуана, не то сжигающим заживо жаром ритуального костра.

– Да если бы только эти поборы да десятина, будь они неладны, – продолжал Мишель в полный голос, будто не замечая перемен вокруг себя, – вот вы, доктор, обмолвились, что хотите нести людям Слово Божие. А что это за слово, в чём оно, где записано? Вы скажете в Евангелии? Да, пусть так. Но в каком из них? Ведь их несколько и в каждом что-то записано. И многие же из них были отвергнуты. Кем? Соборами епископов. А кто они были, эти епископы? Всего лишь люди. Да, все они были возвышены духом и осенены Божьей благодатью, были готовы следовать по пути, указанному Христом. Но почему же они приняли сами и явили пастве не всё слово Христово, а избрали только малую часть его? А другую его часть признали недостойной. Не безумие ли это?

– Если вы говорите об апокрифических текстах, то подлинность этих повествований о деяниях Христа признана соборами весьма сомнительной. Именно поэтому апокрифы и не были приняты для служения! Ну да, вам, схолару, простительно этого не знать. Но, несмотря на это, ни вам, ни мне, никому не дано права судить отцов-основателей церкви Христовой. Они, как никто другой, были близки к истине, внесённый в мир людской Господом нашим Иисусом Христом. Служением своим они вырвали мир из тьмы невежества. Презрев ужас гонений, подчас ценою жизни своей они не дали загибнуть первым росткам веры, сохранили их, дабы спасти души людские. Их авторитет непререкаем во веки веков! Как и Символ веры, и канон. Уясните это для себя, Мишель!

– Что вы, мсье! Упаси меня Бог кого-то судить. Я хочу стать ученым, а всякий ученый должен уметь разбираться с фактами. Недавно я ещё раз перечитал все четыре Евангелия и с большим интересом. Эта часть Нового Завета для меня всегда как невозделанное поле. Так вот сопоставив все четыре текста, я открыл удивительную вещь. Текст от Иоанна не похож ни на один другой. Тексты же от Матфея и Луки по своему слогу и наполнению очень схожи с текстом от Марка, как будто прямиком списаны с него. Но так же они схожи ещё с каким-то другим тестом, причем одним и тем же. Но ничего похожего ему я не нашел во всём Новом Завете. Вот вы, доктор богословия, помогите мне разобраться. Что это за текст? Откуда он взялся? Уж не из апокрифа ли какого-нибудь?

Доктор на минуту задумался. Мишель же с едва скрываемой усмешкой, как будто зная ответ на свой вопрос, смотрел на него в упор. Публика в зале, шушукаясь, с интересом следила за невольно начавшимся диспутом. Точнее, для собравшихся в этом непритязательном местечке это был вовсе не диспут университетских чинов, а спор трактирных умников, где проспоривший угощал выпивкой. Иных вариантов здесь в «Желтом фонаре» не водилось.