Пламенеющие храмы

Под мерное покачивание кареты и глухой, монотонный топот копыт Люсьен откровенно заснул на своем диване, подложив под голову книги с «Исповеданиями». Леммель, прикрыв веки, тоже казалось погрузился в дремоту. Однако предаваться праздности и безделию пусть и вынужденно было не в его, Леммеля, правилах. Задумывая и осуществляя свои дела, он никогда не бросал их не самотёк. Наоборот, он постоянно следил за ходом событий, намеренно погружался в самую их гущу, дабы не упустить момент и направить их ход в нужное русло. Сейчас же, разъезжая по Европе в карете под собственным вензелем он не переставал размышлять над задуманной им новой стратегемой.

«Кто еще, кроме Лютера? И кто в противовес ему? Баварец Иоанн Добенек? Уже далеко не молод и слабоват в богословской риторике. Пусть уж занимается своей музыкой, там от него больше проку. Буцер? Шварцерд? Оба лютеровы сподвижники, но имеют кое-какие свои, отличные от Лютера взгляды. Сейчас вбивать меж ними клин и играть на противоречиях пока не стоит. Рановато. В мелких междоусобицах можно потопить главную доктрину, а это сейчас совершенно ни к чему. Конрад Греббель и Менно Симонс с их доктриной нового крещения? Очень даже возможно. Эти двое достаточно умны, чтобы не делать глупостей, способны думать сами до определенного предела и прислушиваться к мнению других. Правда доктрина их очень уж неоднозначна. Впрочем, самые безумные ее принципы вместе с их такими же непутёвыми проповедниками совсем недавно были уничтожены в пожарище Мюнстерской коммуны. Уцелевших в ближайшее время добьёт Святой трибунал и светские власти. Эти же двое остались в живых только потому, что вовремя вняли моим советам. Думаю, у них хватит ума, чтобы вынести правильные уроки и повернуть свою доктрину в более умеренное и предсказуемое русло.

Кто ещё мог бы поставить свой авторитет в пику Лютеру? Только Цвингли, человек талантливый и решительный в поступках. Однако его давно уж нет на этом свете, погиб в им же затеянной войне. Жаль. А кто-то вместо него, в тех же свободных кантонах, например? Капитон? Миконий? Нет. Гийом Фарель с его вальденсами? Тоже вариант слабый. Сама их доктрина, конечно, спорна. Отказ от собственности и житьё в бедности и смирении много ли в будущем найдут последователей? Хотя в Савойе вальденсы сплотились во множество общин и не одно столетие гонений они умудрились как-то пережить. Что ж, может быть. Но Фарель? Мастер проповеди, но не более. Всё, за что он берется, в конце концов оказывается повергнутым в хаос. Не годится. Но тогда кто же? И где его найти? Расклады астролога уже давно обещали его появление, а звездам нельзя не верить».

– Люсьен, мальчик мой, уж не спишь ли ты? – не повышая голоса проговорил Леммель, – мы кажется въезжаем в какой-то город. Где это мы по-твоему?

– Да, господин Якоб, сейчас, – Люсьен спросонок резко подскочил, высунулся в окно, что-то прокричал вознице, тот также ему в ответ, – сейчас мы в Пиккардии¹³, господин Якоб. На рассвете мы покинули Амьен, миновали Руай, а сейчас по всему прибыли в Нуайон. Городок небольшой, до Парижа еще десятка два лье, а если до Реймса, так два с половиной.

– Очень хорошо. Скажи вознице, чтобы правил к храму. Я хочу встретиться со здешним прево. Наверняка он где-то там, как никак сегодня Святая троица. Думаю, если мы поспеем к праздничной мессе до её окончания, то наверняка найдём его там.

Люсьен снова ловко высунулся в окно и прокричал распоряжения вознице и конвою. Кавалькада Леммеля, выбивая копытами грязь из убогой дороги, ворвалась в город. По мере продвижения к храму за окном кареты в превеликом множестве замелькали приземистые, кособокие лачуги с соломенными крышами, потом пошли деревянные дома видом поприличнее, а за ними и вычурные каменные особняки. Людей нигде не было видно, очевидно все отправились на мессу во славу Святой троицы. Наконец копыта коней ударились о мощёную булыжником мостовую и несколько мгновений спустя карета и конвой с гулким грохотом выехали на главную площадь Нуайона. Здесь их, как и всех остальных спешащих сегодня на мессу, встретил латинский собор. Красивейший Нотр-Дам де Нуайон. Любого, оказавшегося перед ним, он поглощал, подавлял своей величественной громадой, а его очертания, словно языки пламени, устремленные в небо, заставляли биться сердца людей восторженно и покорно. Старший брат парижского Нотр-Дама был построен на месте небольшой церкви, в которой когда-то короновались и Карл Великий, и Гуго Капет, основатели королевских династий, чьи имена любезны сердцу каждого француза. Прошли века. Центр Франции обосновался в Париже. Нуайон же остался северной провинцией, жизнь которой, по большей части, определялась не придворными пассажами, а традициями и рутиной, прописанной в календарях аграрном и католическом. В строгом соответствии с последним сегодня на площади, а точнее в соборе собралось всё население Нуайона и окрестных хуторов.