Пламенная пляска

Чарген же – неоперившийся птенец, запуганная невольница, которая боялась Зурала и отчего–то жутко любила лошадей. Старый барон не вмешивался в жизнь девочки, позволяя ей выполнять свои обязанности. Жаль, Мирча не был таким же послушным. Видимо, пошёл в Кхацу нравом. Даже на свадьбу не явился, зато подарил Золотка, как будто в насмешку.

Зуралу не нравилось поведение сына, но он слишком хорошо знал Мирчу. Стоило с ним заговорить, как тот весь взвинчивался, словно степной вихрь, а после уходил. Не бегать же ним, взрослым лбом, с кнутом! Нет уж, поздно лупить, нрав не изменишь, а буйную кровь не разбавишь. Будь Мирча поспокойнее, может, и жениться бы не пришлось. Зурал взглянул на Чарген. С виду девка была в порядке, разве что всю дорогу сидела в напряжении и сжимала зубы. Боялась.

Солнце катилось всё выше и выше. Оно уже не жарило так, как летом – только приятно согревало. Зурал с тоской подумал о том, что целых три месяца им придётся сидеть в Приморье, где вечно воняло рыбой и помоями. Он не любил каменные городские стены, узкие улочки и богатых господ, которые считали себя выше всех на свете и света толком не видели. Хорошо было певучим девкам – те приносили много монет, благодаря чему табор не пропадал и цыгане веселились. Но что будет делать Мирча?

Зурал раскурил трубку и призадумался. Конокрадам нельзя находиться долго на одном месте. Примелькается, да и в Приморье их табор хорошо знали – не первый год ведь ехали туда зимовать. Обычно сын уезжал в другие города, где и занимался любимым делом, сбывая негодных кляч и доставая новых, породистых и до жути красивых. Поэтому Зурал и не ругался. Наверное, и теперь продолжит. Хорошо хоть додумался в самом Приморье не торговать толком, иначе беды не миновать. От тюремной решётки никакая ворожба не защитит.

Интересно, умела ли его собственная жена петь? Зурал взглянул на неё и невесело подумал, что научится всему, если заставить, но разве ж то дело? Нет, пусть лучше занимается хозяйством и обычным промыслом. Конечно, коль захочет походить по кабакам, он удерживать не станет – приставит к ней какого–нибудь цыгана и отправит вместе с ним. Хотя драть горло ради господ… Нет, всё же обмельчали цыгане. Но что делать, особенно если платят хорошо?

Неправильно было и то, что Мирча жил отдельно, ездил с собственной телегой и не особо интересовался делами табора. Стыдно признавать, но тот же Луйко всё время вертелся возле Зурала, помогал, дарил подарки Раде и всегда спрашивал совета у барона. Сестре он почему–то не нравился: дары принимала, но хмурилась и поджимала губы, а потом качала головой, мол, не доведёт это всё до добра.

Мирча же ходил предоставленный сам себе. Появится, сверкнул глазищами, ухмыльнётся – и снова исчезнет. Ищи–свищи. Зурал тяжело вздохнул. Сбывалось очередное пророчество Рады. Не было у него других детей, как ни старался барон. Конечно, по табору ходили слухи, будто он их хорошо скрывал от посторонних глаз, ведь не может у цыгана быть всего один ребёнок. Бывало и так, что молодые матери приходили к нему с младенцами на руках и показывали, мол, вот, твой выводок, на что Зурал печально усмехался и подзывал Раду. Шувани быстро раскрывала обман и отправляла неразумных девок подальше.

– Ой ночка тёооомнаяаааа, – запели впереди. – Ай ночка бурнаааяааааа.

Песню о лихом конокраде охотно подхватили остальные и особенно – Мирча. Не всякий цыган рождался с талантом уводить коней: некоторым нравилось петь, отплясывать, рвать струны в кабаках или ворожить – раскладывать карты, заговаривать печь, домашнюю нечисть и не только. Зурал знавал таборы, где у большинства было принято лепить горшки из глины или шить цветастые платья из дорогих тканей. В его собственном цыгане занимались разным: Мирча с дружками возился с лошадьми, девки бегали по деревням, пели, гадали, а остальные или воровали кошельки, или попрошайничали.

Зурал в молодости любил мастерить ножи и продавать их втридорога. На вырученные деньги он покупал старых кляч, которых тут же сбывал за хорошую цену. Доходило до того, что Зурал сторговывал породистых коней и возвращался в табор с поживой. Иногда ему помогали, иногда он работал один. Его отец был доволен сыном. Но и там была своя ложка дёгтя.

Его хотели женить на троюродной сестре. Как–никак, старший сын, будущий баро! Зурал же давно засматривался на Кхацу, которая в те времена отваживала почти всех женихов и слыла «змеёй языкастой». Что делать – пришлось сговориться с ней ночью и сбежать из табора. К удивлению Зурала, Кхаца быстро согласилась, собрала котомку, и на рассвете их уже не было.