Пламенное сердце

Она говорила несвязно, перескакивая с одного на другое, а Сидни была не из тех, кто может так паниковать и беспокоиться из-за чего-либо. У нее был такой затравленный взгляд, что мне захотелось притянуть ее к себе и обнять. С трудом, но я сдерживался. У Джеки были нейтральные взгляды на наши отношения, но я все равно не собирался афишировать их.

– Что тогда? – требовательно спросила я, – они угрожали сделать то же самое с тобой? – что-то подсказывало мне, что если бы они это сделали, то она бы не смогла свободно стоять здесь сейчас.

Она покачала головой:

– Нет, отец все говорил и говорил о том, какая я невероятная, разумеется, в своей манере. На самом деле он даже не произносил этого слова. В его словаре такого попросту нет. А вот Зоя начала очернять меня! Она в подробностях начала описывать, с кем я провожу время, и как много я уделяю его тебе.

Она кивнула Джеки, которая наблюдала за нами, приподняв бровь.

– Я даже не знала, что ты поделилась с ней о нашем с тобой, э–э–э, «сотрудничестве».

Сидни издала грубый смешок:

– Ты о магии? Нет. Конечно же, нет. Они и без этого нашли повод, чтобы наброситься на меня. Я получила выговор за то, что помогаю в школе, потому что это якобы может отвлекать меня от обязанностей алхимика.

Я не верил своим ушам.

– Они отправили тебя на переобучение за это?

– Нет, но это все хлебные крошки, как сказал бы Маркус. Это обращает внимание на меня, и если они когда-нибудь узнают, что я делала... они могут попытаться обновить мою татуировку тоже, а я не могу им этого позволить. Я не позволю им. Я не хочу стать такой, как Кит.

Золотистые искорки возмущения сверкнули в ее глазах, но, несмотря на всю злость и запал, я чувствовал, что она напугана. Да и могла бы не быть? Во мне проснулось непреодолимое желание взглянуть на ее ауру, но я подавил его, благодаря исключительной силе воли и... ну, я просто не был уверен, что смогу смотреть на ее ауру.

Уже две недели я следую предписаниям Эйнштейна. В первую неделю я не заметил никаких изменений, с одним лишь исключением. Сон. Я действительно мог заснуть. Я больше не глазел часами в потолок в попытке улечься. Теперь же я ложился в постель, лежал минут пятнадцать и со временем засыпал. Но это еще не приводило к уравновешенности. Главным образом я ощущал себя, как вышедший из строя механизм. Мой разум успокаивался на ночь, позволяя мне заниматься обыденными вещами.

Во вторую неделю я уже ощутил кое–какие изменения. Я стал более умиротворенным. Думаю, все немного изменилось. Это не значит, что я стал более стойким, с ясной головой и идеально себя контролирующим. Отнюдь. Я все еще был полон того, что Сидни наверняка назвала бы «моментами Адриана Ивашкова». Альбом Pink Floyd «The dark side of the moon», который я слушал однажды ночью, оставил в моей душе унылое впечатление от смысла жизни, что в конечном итоге вылилось в покупку черной краски для выражения на холсте моих умозрительных размышлений. И когда я наконец завершил треклятый автопортрет, я любезно сообщил своему профессору, что пойму, если она пожелает оставить его себе. Ее ответ не был положительным.

Наверное, это был мой самый дурацкий поступок за последние две недели, но честно, если сравнивать это с моими прошлыми выходками, все казалось не так им уж плохим. Самое главное, что я не потерял контроль. Не было больше никакой истощающей тьмы. Даже тетя Татьяна не напоминала о себе.

Я думал, что сорвал джек-пот, пока на следующий после моего замечания о портрете день не увидел профессора в кампусе, и не пожелал узнать, не грозит ли мне неприятность из-за того комментария. Я призвал дух, чтобы украдкой взглянуть на ее ауру, но ничего не произошло. Это напоминало попытку завести машину в морозный день. С третьего раза магия, наконец, проснулась, и ее аура засияла в моих глазах.

Это было четыре дня назад, и я слишком боялся снова использовать дух. Я не знал, смогу ли разобраться с тем, что я обнаружил. Может, в тот день мне просто не повезло? По-прежнему ли дух нормально функционирует? Или он постепенно исчезал и, возможно, пропадет насовсем? Мне было трудно понять, что я чувствую из-за этого. Облегчение? А может, огорчение?

Паника угрожала сломать меня, и я должен был воспользоваться моментом, чтобы выкинуть эти мысли из головы и сохранить спокойствие. Дух не был проблемой прямо сейчас. Сидни была. Я должен быть рядом с ней.

Дело в том, что я ничего не сказал ей о стабилизаторе настроения. Я даже не рассказывал ей об Эйнштейне. Часть меня хотела, чтобы она знала, что я пытаюсь измениться, что сделаю для нее все, но с другой стороны, я слишком волновался из-за конечных результатов данного предписания. Мне было неловко рассказывать ей о таблетках, если вдруг это не принесет эффекта. И я настороженно относился к их воздействию и тому, чтобы бросить принимать их, потому что я не мог справиться с изменениями. Пока я знал, что это будет продолжаться, я не хотел, чтобы Сидни знала. Я предпочитал, чтобы она думала, что я вообще не пытаюсь ничего сделать, чем поняла, что я потерпел неудачу.